Разрозненная Русь

- Какой покой и обустроение княжича и княгини будет в Володимере?!.. Вы же знаете, что на Руси - снова война: Святослав Всеволодович, Рюрик, Роман Смоленский, Мстислав Ростиславич с новгородцами воют за Киевский стол. Кто бы не победил из них, будут потом драться с Володимерской землей!.. Какой покой будет!.. Да и я не верю, чтобы Михалко забыл и простил смерть своего брата. У русских хоть крест на шее висит, но они всё ещё как язычники-дикари мстят за кровь.. - Он повернулся к своей полусотне, показал на них рукой (Саухал все-таки сумел в Рязани набрать осетинов): - Вот они и я не пустим, не отдадим княжича и княгиню в руки Михалка!.. (Ефремовские головорезы, отпустив тяжелые копья к земле, смотрели из-под мохнатых шапок затаенно-зло - они произвели впечатление на бояр.)

Сотский Ефрем развернулся и галопом поскакал - за ним - его джигиты.

Ефрем встретился с Джани. Волна эйфории и любовного экстаза все захлестнула, смыла все мысли деловые, подозрения... Оставленные в покое, они уже открыто встречались: то у братьев Брястян, то у него - он выстроил усадьбу, где жил с Саухалом и со своей дружиной - рядом с Кучковым. Не раз он говорил:

- Джани, давай уедем!.. Возьмем Юрика - его нельзя оставлять здесь.

- Нет, я ни куда не поеду - эта земля принадлежит ему и он будет им владеть...

- Неужели ты не видишь, что тут делается?! - Ведь на смерть идут: друг на друга, брат на брата, дядя на племянника - князья ли, бояре ли - все помешались на имении!..

Южные люди тоже любят золото, серебро (еще как любят!), но у них хоть есть уважение к старшим, священные чувства к своей земле, народу; а эти, русские, как только вылезут из грязи, холопства - сразу за богатство!.. Даже не будут наслаждаться волей - а воля, свобода в ихнем понимании - разбой, делай что хочешь... Господи, да как же ты создал такой народ, который живет только ради денег, и думает о них день и ночь: как их (не заработать, не в честном бою взять!) украсть, добыть!..

- Хватит!.. Ты обозлен, не знаешь русский народ; ты и свой не знаешь, и бросил его...

- Не я бросил свой народ, а Бог позабыл про нас - разбросал: часть живет на Северном Кавказе, другая, большая - растеклась по Руси: только в Рязанской земле сколько... Но мы не потеряли человеческое достоинство и оно у нас выше и дороже любой драгоценности и мы, осетины-аланы, не меняем свою Честь и Достоинство на кусок желтого жирного металла...

* * *

Ближние бояре восьмилетнего Юрика (Андреевича) решили ехать, но не во Владимир, а в его отцово Боголюбово. Княгине посоветовали ехать с ними.

Всю дорогу Ефрем и Саухал о чем-то говорили, спорили между собой. В Боголюбово они не зашли...

7

Ох, хорошо пели дружинники - молодые, синеглазые; одни свесив золотоволосые головы над дубовыми столами, другие, сидя на лавках, запрокинулись на стенку гридни, полузакрыв глаза, выводили грустную, языческую русскую песню.

Всеволод некоторые слова не совсем понимал (да и поющие также не все понимали), но интонация, мотив разгульный, удалой... Его поражало то, что лирика в песне совмещалась с каким-то занимательно-угрожающе-просительным тоном. Приятные отдельные (задевающие самые дальние уголки Души) высокие звуки вторили подголоскам: низким, грозно-рокочущим басам, и сливались в мощный неразделимый неповторимый многоголосный хор...

Все они были при оружии. Воевода Осакий сам их отобрал. (Их перед "делом" накормили, досыта угостили вином из княжеских запасов.) Всеволод Юрьевич - простояв так, и не замеченный - не отходя от дверей, громко крикнул - позвал воинов и решительно прошел в большую палату, где князья обычно принимали гостей, проводили думы. Когда он вошел в сопровождении трех десятков вооруженных дружинников, которые тут же встали, загородив двери и окна, сел рядом с Михалком, все взоры устремились на него: такое странное вдохновленно-грозное лицо было у молодого князя, что даже его брат Михалко удивленно таращился на Всеволода.

Бояре заерзали под прицелом черных огненно-блестящих глаз: поняли которые, что не на совет пригласили их князья. (И на столах немного было яств, питий, как обычно.)

Всеволод Юрьевич продолжал разглядывать всех, не таясь, смело, грозно вглядываясь в каждого.

Боярская Дума разделилась вдруг, как бы на две группы: одна - те, кто были всегда за Юрьевичей, и тех, кто непосредственно принимал участие в убийстве Андрея Боголюбского...

Михалко вздрогнул от призывного огненно-жгучего взгляда брата; заговорил слабым, охрипшим голосом о том, о чем уже догадались многие, но все равно неожиданном:

... - "Вы хвалите меня и благодарите за то, что я волости и доходы по смерти Андреевой от монастырей и церквей отнятые, возвратил и обиженных оборонил. Но ведаете, что оные доходы церквям Андрей, брат мой, дал, а не я, да ему вы никакой чести и благодарения не изъявили и мне не упоминаете, чтоб вашему князю, а моему старейшему брату, по смерти честь кою воздать, если вы токмо милость его и благодеяния ко граду Володимирю помните..."