Разрубленное небо

— Я решил, — сказал сиккэн и по его голосу Артем не смог угадать, каков будет приговор. — Слушай меня, Ямомото-сан. Ты сейчас отправишься в Осака. Все, кто с тобой, тоже должны будут покинуть Ямато…

«Это понятно, — подумал Артем, чувствуя, как ослабевает до предела сжатая в нем пружина, — ему не нужны свидетели его подлости, не нужны разговоры».

— Поедешь под охраной моих самураев. В Осака будешь жить в доме, какой тебе укажут. Ни шагу из дома. Когда к тебе приедут с бумагой от меня, ты и твои люди немедленно покинут Ямато. Все, — сиккэн проворно поднялся на ноги. — Ну, а доспехи, — он широко улыбнулся, — я заберу прямо сейчас…

Эпилог

Под ногами мерно покачивалась палуба. Море было не синим, каким бывает в сказках и на рисунках детей, не лазурным, как в стихотворениях, оно было серым, все в рубцах неспокойных волн. Небо, как ширмой-китё, было затянуто серыми осенними тучами. Вполне органичным дополнением этого пейзажа стал закапавший мелкий дождь.

Артем стоял на носу и смотрел на волны. Они сейчас плыли вдоль берега Хонсю, и им еще долго предстояло плыть вдоль него, пока не выйдут из Внутреннего моря в море открытое. Берег острова Хонсю, находившийся справа по борту, хоть они и недалеко отошли от него, выглядел сейчас как смазанная, затянутая серой пеленой полоса. Вот так… страна Ямато превратилась для него в серую полосу справа по борту — та страна, в которую он угодил не по своей воле, в которой провел полгода и за эти полгода сумел подняться из бесправного гайдзина до одного из вершителей судеб империи, которую успел полюбить. Но еще больше, чем страну, он успел полюбить некоторых людей этой страны. И эти люди были сейчас с ним. Увы, не все, кое-кто ныне находился в другом, хотелось верить, лучшем мире…

Их посадили на борт торгового, разумеется, китайского корабля, везущего в Поднебесную сырую медь. Насчет того, что он будет делать на китайском берегу, Артем имел довольно четкий план, который, правда, несколько расходился с представлениями сиккэна о том, что полагается делать Белому Дракону. Ну да и пусть его…

Они провели в Осака две недели. Главным образом, зализывали раны. Дом, который им выделили для проживания, находился в пяти минутах ходьбы от берега Внутреннего моря, но ни на столь полезные для здоровья прогулки у воды, ни на познавательного толка прогулки по городу никто из них так и не выбрался — приказ сиккэна исполнялся неукоснительно, из дома никого не выпускали ни на шаг. Да особо и не тянуло никуда. Все их силы остались там — на мосту через ущелье Бомо. В первую очередь силы душевные. Они бы, может быть, еще больше упали духом за эти две недели, если бы не Садато.

Старый самурай буквально на следующий день после приезда в Осака развил бурную деятельность, и это несмотря на его многочисленные раны, среди них, правда, не было уж совсем тяжелых, несовместимых с двигательной активностью, но две раны были довольно серьезные, по поводу которых вроде бы следовало побеспокоиться. Однако Садато, не слушая никаких возражений, заставлял всех, и даже грозного Белого Дракона, обливаться водой, упражняться с мечом и луком, заниматься каллиграфией, читать вслух раздобытую им в доме книгу «Гэндзи моногатари». А еще он командовал выделенными им слугами, ругался со стерегущими их самураями и сам, своими собственными руками починил крыльцо.

Раны залечивали все, кроме Омицу, — заматывали тряпицами, смачивали травяными настоями, которые готовила Омицу, смазывали мазями и эликсирами. За травами и мазями в город отправляли слуг.

У Артема нарывала рана на ноге, оставленная наконечником стрелы. Это удивило Садато, и сына его Хидейоши тоже удивило — такая, в сущности, пустяковая дырка в шкуре — и на тебе, нарывает! Яда на наконечнике не было, это лишь подлые яма-буси смачивают стрелы ядом (Садато не преминул бросить суровый взгляд в ту сторону дома, где за ширмами лежал все еще боровшийся за жизнь Абуэ). В общем, самураи имели право удивляться — на них самих все заживало значительно быстрее. Ну что ж, наверное, дело тут было в иммунной закваске. А иммунитет, ясное дело, покрепче у тех, кто заквашен не на гнилом воздухе, не на хлорированной воде и не на продуктах с химическими добавками. Вот поэтому Артему чаще других приходилось менять на ране лист какого-то здешнего лечебного лопуха, который, по словам Омицу, отсасывает гной…

У Хидейоши битва оставила на лице шрам — ото лба через бровь и на щеку. Шутку про то, что шрамы украшают мужчину, Артем говорить не стал — не поймет.

Но все их раны были ничто по сравнению с тем и как досталось дзёнину Абуэ. Удивительно, как он вообще выжил. От одной только потери крови мог умереть. Но не умер и продолжал цепляться за жизнь. Над ним колдовала со своими травами и отварами Омицу, которая на вопрос: «Он выкарабкается?», пожимала плечами.