Разрубленное небо

Главное, что занять себя было нечем, в далеком будущем хоть можно газетку почитать, по мобильному кому-то позвонить, с соседом пошептаться. А тут даже и шептаться как-то неудобственно — уж больно гробовая тишина стоит. Пошевелишься, и то сразу всем будет слышно. Понимая, что так долго он не выдержит, Артем решил где-нибудь через полчаса под самым естественным из предлогов выйти на улицу и просто погулять с четверть часа вокруг этой Правительственной палаты. Найдут, когда потребуется…

И, надо сказать, Артем был в немалой степени удивлен, когда за ними явились еще до отмеренного им получаса…

Гонец, разодетый в церемониальные одежды из желтого шелка, торжественно вышагивал впереди, громко стуча по камням дорожки большими, если не сказать огромными, деревянными каблуками своих гэта. Хидейоши и Артем держались в трех шагах позади него.

Кумазава поравнялся с Артемом и негромко, почти шепотом проговорил:

— Я думал, что тебя примут в Дайго-кудэн, в тронном зале. Но император выбрал Сисиндэн. Это великая честь!

— Почему?

— Ну как же! — Хидейоши взглянул на даймё Ямомото как на несмышленыша. — Что такое Дайго-кудэн? Всего лишь правительственное здание. Император посещает Дайго-кудэн, когда требуется его участие в текущих государственных делах. В Сисиндэн проходит коронация и, кроме того, лишь наиважнейшие из церемоний. Удостоится приема в Сисиндэн — это… это счастье, Ямомото-сан!

Артем посмотрел на Хидейоши и увидел, что тот прямо весь светится изнутри. Таким его цирковой гимнаст еще, пожалуй, не видел. Наверное, и впрямь чего-то редкостного они удостоились по японским меркам. Жаль, что Артем не мог сполна разделить ликование Хидейоши. Для этого надо если не родиться здесь, то, по крайней мере, пожить подольше, чем четыре месяца…

Самое большое строение на территории императорского городка и оказалось тем самым залом церемоний Сисиндэн. Вход в него был с южной стороны, из сада. А с севера, как уточнил Артем, Сисиндэн был связан закрытой галереей с Сэйрёдэн, личными покоями императора, а те, в свою очередь, связаны галереей с Дзёгандэн, личными покоями императрицы. Что ж, очень удобно. Чтобы попасть в зал церемоний, императору не требовалось выходить на улицу, подвергать себя риску простудных заболеваний.

Слева от крыльца росла сакура, справа — татибана. Наверное, в этом был какой-то символический смысл, но выспрашивать какой Артем не стал. Наверное, и ступени крыльца тоже неспроста были такими длинными, каждая на три-четыре шага. Как-нибудь потом спросит, если не забудет, а сейчас не хотелось ни о чем ни с кем говорить. Видимо, влияла торжественность момента.

Дверь Сисиндэн пришлось отодвигать самим. Двое самураев, стоявших по обе стороны от нее, поклонились почтительно, да и только. Артем, конечно, не считал себя знатоком по части дворцовых приемов у монархов разных эпох, однако почему-то ему казалось, что перед гостями самого императора двери должны открывать специальные лакеи. «Ну да ладно, мы не в обиде, — подумал Артем, переступая порог зала церемоний. — Куда нам, простым циркачам, еще обижаться. За счастье должны почитать, что принимают сильные мира сего…»

Несмотря на внешнюю скромность императорского городка, Артем ожидал внутри Сисиндэн (как-никак самого главного из дворцовых сооружений!) все-таки увидеть ту самую пошлую дворцовую роскошь. Однако не увидел.

Все внутреннее пространство Сисиндэн состояло из одного зала, не разделенного ни перегородками, ни ширмами, из-за чего он казался огромным. Допустим, ты входишь в него с южной стороны, а возвышение, на котором восседает император, находится на северной стороне, и тогда тебе надо прошагать через весь зал. И пока ты шагаешь — а в ушах вязнет благоговейная тишина, а по стенам развешаны какэмоно с девизами правивших императоров (и это, к слову, чуть ли не единственное украшение Сисиндэн), а вдали видишь фигуру в золотистой одежде, и ты понимаешь, что с каждым шагом приближаешься к потомку богини Солнца Аматэрасу, к представителю великой династии, которая не прерывалась с момента зарождения и не прервется, как ты знаешь, даже до начала двадцать первого века — в этот момент к тебе приходит понимание сопричастности к истории. К великой мировой истории. И тут уж как-то все равно, свисают ли сверху золотые сосульки, или кроме деревянных потолочных балок и нет ничего над головой, мозаичный ли пол под ногами или простые циновки, завешаны ли стены гобеленами ручной работы или на них висят узкие полосы простой ткани с нанесенными на нее иероглифами, — не об этом думается…