Разрушь меня

Я слышу его раздраженный вздох. Я слышу, как он ворочается на кровати, которая когдато была моей. Я не сплю всю оставшуюся ночь. Я подогнула колени и, положив на них подбородок, плотно обхватила себя руками, так что нас разделяют лишь мои каштановые волосы.

Я не усну.

Я не могу уснуть.

Я не могу услышать эти крики снова.

Глава 2

Пахнет дождем и утром.

В комнате тяжелый запах мокрых камней, вспаханной почвы, сырого воздуха и земли. Я делаю вдох и, прокравшись к окну, касаюсь носом холодной поверхности. Чувствую свое дыхание туманом на стекле. Закрываю глаза и слышу мягкую дробь, бегущую по ветру. Капли дождя - мое единственное напоминание того, что у облаков есть пульс. И у меня тоже.

Я часто думаю о каплях дождя.

Думаю о том, как они падают, спотыкаясь о собственные ноги, ломая их и забывая свои парашюты, как они падают прямо с неба в неизвестность. Это как будто кто-то вытрусил над землей карман, и кажется все равно, куда упадет содержимое, кажется, что никому нет дела до того, что капли разбиваются, когда падают на землю, разбиваются, когда падают на пол, и люди проклинают день, когда капли постучали в их дверь.

Я капля.

Мои родители стряхнули меня и оставили испаряться на бетонной плите.

Окно подсказывает мне, что мы недалеко от гор и близко к воде, но в эти дни всё близко к воде. Я просто не знаю, на какой мы стороне. Что снаружи. Я щурюсь в свете раннего утра. Кто-то взял солнце и снова прибил его к небу, но каждый день оно опускается ниже, чем днем ранее. Это как небрежные родители, которые знают вас только наполовину. Солнце не видит, как его отсутствие меняет людей. Какие мы разные в темноте.

Внезапный шорох дает понять, что мой сокамерник не спит.

Я оборачиваюсь, как будто меня поймали на краже продуктов. Такое случалось только однажды, и мои родители не поверили, когда я сказала, что это не для меня. Я сказала, что пыталась спасти бродячих кошек, живущих за углом, но они не поверили, что я настолько человек, чтобы заботиться о кошках. Не я. Никто. Не такой, как я. Они никогда не поверят в то, что я сказала. Именно поэтому я здесь.

Сокамерник изучает меня.

Он заснул в одежде. Он одет в темно-синюю футболку и брюки цвета хаки, заправленные в высокие черные сапоги.

Я одета в мертвый хлопок, спадающий на ноги, и легкий румянец на лице.

Его глаза изучают мой силуэт, и медленное движение заставляет мое сердце биться. Я ловлю лепестки роз, когда они падают на мои щеки, когда они плывут вокруг моего тела, когда они накрывают меня ощущением безопасности.

Я хочу сказать, чтобы он перестал на меня смотреть.

Хватит на меня смотреть, и держи свои руки подальше, и пожалуйста, и пожалуйста, и пожалуйста...

— Как тебя зовут? — Он склоняет голову набок.

Я сейчас в заторможенном состоянии. Я моргаю и восстанавливаю дыхание.

От его движения мои глаза разбиваются на тысячи осколков, которые рикошетят по комнате, захватывая миллионы кадров, миллионы моментов. Мерцающие изображения со временем исчезают, замороженные мысли парят в опасном, мертвом пространстве, которое ломает мою душу. Он напоминает мне кого-то, кого я знала.

Один резкий вздох, и я возвращаюсь к шокирующей реальности.

Больше никаких мечтаний.

— Почему ты здесь? — Я осматриваю трещину в бетонной стене.

Четырнадцать трещин в четырех стенах тысяч оттенков серого. Пол, потолок: все те же каменные плиты. Жалкая кровать, собранная из старых водопроводных труб. Маленькое окно: слишком толстое, чтобы разбить. Но я все равно надеюсь. Мои глаза расфокусированы и болят.

Палец лениво чертит путь по холодному полу.

Я сижу на земле, где пахнет льдом, металлом и грязью. Сокамерник сидит напротив меня, сложив под собой ноги, его ботинки слишком блестящие для этого места.

— Ты боишься меня. — Его голос не имеет формы.

Мои пальцы находят путь и сжимаются в кулак.

— Боюсь, ты ошибаешься.

Я могу лгать, но это не его дело. Он фыркает, и звук отдается эхом в мертвом воздухе между нами. Я не поднимаю голову. Я не отвечаю его пронзительному взгляду. Я ощущаю острый недостаток кислорода и делаю вдох. Знакомая тяжесть в горле говорит о том, что я научилась глотать.

Два удара в дверь возвращают мои эмоции на место.

Он мигом встает.

— Там никого нет, — говорю я ему. — Это всего лишь наш завтрак.

Двести шестьдесят четыре завтрака, а я до сих пор не знаю, из чего он. Он пахнет химией; этот бесформенный кусок приносят всегда. Иногда слишком сладкий, иногда слишком соленый, но всегда отвратительный. В большинстве случаев я была слишком голодна, чтобы заметить разницу.

Я слышу, как всего миг он колеблется перед дверью. Он открывает щель для наших меньших братьев, которых больше не существует.

— Дерьмо! — Он швыряет поднос через отверстие и, остановившись, отряхивает руку об рубашку. — Дерьмо, дерьмо. — Он сжимает кулаки и стискивает челюсти. Он обжег руку. Я бы предостерегла его, если бы он слушал.

— Ты должен подождать три минуты, прежде чем взять тарелку, — говорю я со стены. —