Я покусала губы и рассказала ему настоящую причину, о которой он, черт побери, прекрасно знал.
— Он увидит ее и узнает. И она узнает.
— Узнает — что?
— Что она его дочь.
— Она моя. И всегда была моей.
— Давай перестанем обманывать самих себя? Пожалуйста?
— Мне нет дела до ее ДНК. И это правда. Я был ее отцом в течение пятнадцати лет, а он был другом по переписке. Когда она хотела продать печенье с группой девочек-скаутов, кто сидел перед продуктовым магазином все выходные? Когда она хотела поиграть в баскетбол, кто тренировал команду? Когда у нее начались первые месячные, кто бегал за необходимым? Я. Она моя. И она поедет туда, влюбится в приключения и будет боготворить своего дядю Дикона, как и все остальные, но она знает, что она моя.
— Что насчет него?
— Я не буду о нем беспокоиться. — Эллиот всегда был настолько уверен в своем заслуженном отцовстве, как будто понятия, безупречно правильные в его мире, становились таковыми везде. Он был сторонником истины, и его единственной всеобъемлющей истиной всегда было то, что в круг его семьи входили те, кого он признал.
— Как это?
— Я могу одолеть его в поединке, — он обнял меня и приложился губами ко лбу. — За мою семью я сделаю его и сотню таких же, как он.
— Мужчины, — проворчала я, опустив голову ему на грудь. — Подожди. Я выиграла пари. Теперь, когда я признала истинную причину, она поедет в Монтерей следующим летом.
— Ты не хочешь, чтобы она это делала теперь, когда ты сказала правду вслух.
Он был прав, как обычно. Озвучив свой страх, я уменьшила его. Аманда жаждала приключений и путешествий. Я не могла сдерживать ее дольше.
— Что я сделала, чтобы заслужить тебя? — спросила я.
— Ты позволила мне любить тебя.
— И все?
— Да.
Я повернулась к нему спиной, и он обнял меня, уткнувшись губами в мою шею.
— Это того стоит, — произнесла я.
Антонио и Тереза танцевали на каменной плитке во дворе. Он держал ее и когда поднял глаза, наши взгляды встретились. Он что-то сказал Терезе, и она запротестовала, но он оттолкнул ее и пробежал по ступеням через толпу к раздвижным дверям кухни.
— Ты не пьешь вино? — спросил он через дверь, как будто быть трезвой на свадьбе было из рода фантастики.
— Шестнадцать лет не употребляю алкоголь, Антонио. Ты не заметил? Я знаю тебя уже полгода.
— Тебе вообще весело?
— Да, — ответил Эллиот. — Это работа моей жены.
Антонио мотнул головой.
— Я повидала веселье, — сказала я. — Тереза тебе ничего не говорила?
— Признаюсь, я ничего не понял.
Эллиот отпустил меня, оставив руку на моей шее.
— Я нахожу дизайнеров. Вкладываю в них. Вывожу их в люди. Народ болтает. Мы строим бизнес.
Сложно было сказать, впечатлился ли он или засомневался, что кто-то мог бы зарабатывать деньги, делая нечто настолько глупое.
— Ты танцуешь? — спросил он.
Пришлось подумать минуту. Давно это было.
— Да, вообще-то, танцую.
Антонио полностью открыл дверь и обратился к Эллиоту:
— Никогда не свыкнусь с тем, что у священника есть жена. Но ты не возражаешь, если твоя потанцует со мной?
— Совсем нет. — Он убрал руку с моей шеи. — Будь осторожен с ней. Она самое ценное, что у меня есть.
— Буду относиться к ней как к драгоценному цветку, — сказал Антонио, когда я взяла его за руку. — Но ей, возможно, придется поддерживать меня. Кажется, я переборщил с вином.
Антонио вывел меня на полянку, где под заходящим солнцем танцевала толпа. На краю сада я увидела Джонатана, стоящего на коленях рядом с моим сыном и показывающего, как держать бейсбольный мяч, пока мой племянник подбрасывал апельсины возле дерева. Справа от меня надулась дочка, потому что я не сказала ей, что да, она может поехать в Африку следующим летом, а позади меня Эллиот наблюдал, как я танцую со своим свояком. Моя сестра танцевала в свадебном платье. Марджи вела серьезный разговор с моими родителями. Жена моего брата вразвалочку ковыляла в ванную.
Мы были связаны. Все мы. Жестами рук и тонами голосов. Нашими намерениями, действиями, верностью, готовностью приносить жертвы друг за друга, мы были связаны веревками нашей любви и крепко держались за узлы наших сердец.
Вокруг меня были люди, которых я была достойна.
* * * Конец * * *