Разрушение храма

Но о чем должна быть эта вторая книга молодого журналиста, всего три года назад окончившего университет? Смутно, очень смутно рисовался замысел серии зарубежных очерков. Были честолюбивые планы — поехать работать собственным корреспондентом за границу.

В двадцать семь лет хочется видеть мир. Хочется знать, как живут люди и страны, находящиеся на противоположной социальной позиции. Для журналиста это желание удовлетворялось очень просто — работа за рубежом. А для этого требовалось проявить инициативу в избранном направлении.

Вышедшая книга и полученный за нее немалый гонорар давали возможность купить путевку в любую страну. Ближайшая поездка была в Ливан. И, чтобы не ждать (деньги разойдутся), ливанская путевка была приобретена. А ночью, когда зашел разговор о предполагаемой книге о Ливане, жена вдруг сказала Курганову, что и она тоже хочет поехать в Ливан. Ведь не было же у них свадебного путешествия четыре года назад, когда они поженились (да, действительно, свадебного путешествия тогда, на пятом курсе университета, не было). Так вот, пусть эта общая поездка в Ливан будет задним числом считаться их свадебным путешествием — хоть и запоздалым, хоть и через четыре года после свадьбы, а все-таки…

Аргумент насчет свадебного путешествия был сильным. Собственно говоря, это был даже не аргумент, а упрек.

Рядом, в деревянной кроватке, спал сын. Голова жены лежала на соседней подушке. В темноте белело ее плечо. Все было хорошо, основательно, прочно — цепь бытия замыкалась вокруг уверенно и надежно.

И в этой цепи не хватало одного звена — свадебного путешествия.

На следующий день на остатки гонорара от якутской книги куплена вторая путевка в Ливан. (Спасибо! Спасибо! Спасибо! Спасибо!). А еще через несколько дней первой группе советских туристов, отъезжающих в Ливан, был представлен их будущий сопровождающий, руководитель группы, и ночью (все разговоры о поездке в Ливан почему-то происходили тогда именно ночью) как бы между прочим было сказано, что руководитель группы похож на французского киноактера Жана Маре…

Курганов (после этих слов) повернулся к жене и внимательно посмотрел на нее, но выражения ее лица в ту минуту он не разглядел — было темно. Да и поздно, наверное, было уже делать это — билеты на самолет до Бейрута были уже куплены и деньги за свадебное путешествие (с опозданием на четыре года) были уже заплачены полностью.

11

Курганов сидел в парикмахерской на площади Пушек — центральной площади Бейрута. Курчавый черноволосый парень в темной рубашке с подвернутыми рукавами (белых халатов здесь и в помине не было) брил Курганова с присущей всем южным парикмахерам небрежной снисходительностью.

Над эмалированной раковиной с желтыми подтеками и медным краном висело большое, продолговатое, треснувшее посередине зеркало, и Курганов отчетливо видел в нем свое изломанное надвое лицо: неподвижные с булавочными блестками зрачки и хмурые брови — над трещиной слева, а под трещиной и правее — густо намыленную шею, около которой все время плясало длинное лезвие опасной бритвы, напряженно поджатые губы, тугие желваки на скулах. Волнистые каштановые волосы были гладко причесаны и разделены точным прямым пробором, но на лице своем, а вернее, в глазах Курганов все равно не видел привычного выражения твердости и уверенности. Глаза были какие-то неопределенные.

По обеим сторонам зеркала были укреплены товары, которые продавал парикмахер, — сигареты, зажигалки, портсигары, игральные карты, носки, галстуки, перчатки. Как и у нашего лифтера, подумал Курганов и вспомнил тяжелую, старомодную, красного дерева кабину лифта в «Режант-отеле», стены которой внутри, между зеркалами, тоже были сплошь увешаны все той же табачно-галантерейной смесью. И, кроме того, мальчик-лифтер торговал еще порнографическими открытками, которые он, сильно смущаясь, предлагал пассажирам только тогда, когда поднимал или опускал вниз на своей громоздкой машине одних мужчин.

Курганов сидел в парикмахерской уже целых пятнадцать минут. И все эти пятнадцать минут перед ним неподвижно маячило обрамленное сигаретами и перчатками зеркало с трещиной посередине. А вчера, вспомнил Курганов, по центральным улицам Бейрута целый день возили в кузове грузовика пятиметровую пачку сигарет «Филипп Морис»… Зачем? Ведь их же и так продают на каждом углу, ведь их же и так покупают почти нарасхват, ведь никто же не сомневается в их качестве и вкусе.

Реклама. Надо приучить всех к тому, что затяжка сигаретой «Филипп Морис» так же необходима каждому человеку, как кусок хлеба.

Насилие. Надо заставить каждого человека двадцать четыре часа в сутки вспоминать и думать только о «Филиппе Морисе».

Курганов сидел в парикмахерской на площади Пушек уже целых двадцать минут. И все эти двадцать минут обрамленное сигаретами и перчатками зеркало с трещиной посередине неподвижно и неотступно маячило перед ним.

Курганов скосился на бритву. Парикмахер тут же сделал шаг назад и вопросительно показал бритвой на пачку сигарет.

— Нет, нет, — покачал головой Курганов, — я не курю.