Разрушенное святилище

Поэтому генерал упорно называл правителя «сир». Отчасти для того, чтобы подчеркнуть свою независимость и немного подразнить карлу — как хочу, так и обращаюсь. Но самое главное, генерал хотел провести четкую границу между собой и правителем, — который со всеми вел себя одинаково, будь то чародей Гроциус или лакей.

Терранд не мог разгадать — правда ли Ортегиан не видит разницы между сановником и смердом. Или подобным обращением карла стремился завоевать друзей в каждом встречном, справедливо полагая, что порой нищий оказывается полезнее короля.

А может, Ортегиан так высоко ценил самого себя, что все вокруг него — и бродяги, и императоры, — казались ему одинаково жалкими?

— Генералы спрашивают, разумно ли устраивать лагерь за городской стеной, — продолжал Трибун своим мягким, негромким голосом.

Терранд улыбнулся.

Он знал, в подобных спорах Ортегиан обычно принимал его сторону.

— Шпионы докладывают, что курсантская армия пока не движется к нашим границам, — ответил военачальник. — Уверен, они создали магический полог именно для того, чтобы подготовиться к войне. Мы тоже должны воспользоваться этим преимуществом, сир…

Трибун слегка поморщился.

Полудракон насладился этим зрелищем, как глотком хорошего вина.

Он не дорожил фавором Ортегиана — полагая, что лишь гордость и независимость делают честь солдату.

— Армия, которую мы собрали, — ополченцы. Они ничего не умеют. Их нужно тренировать — а в казармах едва места хватает. Маршброски, постройка временных укреплений, форсирование рек — как обучить этому новобранцев в городе? Если не подготовить их к бою, проще сразу убить их и забросать курсаитов трупами.

Лезвие топора, глубоко вошедшее в голову Терранда, сверкнуло в свете камина, — словно кровавое солнце, взошедшее за его спиной.

Трибун улыбнулся.

— Именно это я и сказал генералам…

В первый же момент, как военачальник вошел в его покои, Ортегиан понял — предстоит обсудить нечто неприятное. Поэтому поспешил сразу же подчеркнуть, что они с Террандом — союзники.

Теперь можно было перейти к вопросу, ради которого тот пришел.

— Я хотел поговорить о Конане, сир, — молвил полудракон.

Карла поджал нижнюю губу, отчего клыки стали казаться еще длиннее.

— И правда, непростая ситуация, — согласился он.

— Варвар был другом Фогаррида, — продолжал военачальник. — И остался. Он никогда не поддержит нас. Ему нельзя доверять. Пусть уедет из страны как можно скорее.

Ортегиан кивнул.

Это можно было принять за знак согласия, однако он произнес:

— Подумай, как это будет выглядеть. Конан — народный герой. Победитель тирана Димитриса. Валлардийцы любят его — легко любить человека, о котором почти ничего не знаешь.

Карла слегка приподнялся над своим столом.

— Теперь, когда над страной нависла тень курсантской угрозы — как можем мы прогнать из дворца Легенду? Нам придется считаться с ним. Уважать его…

— И любить? — усмехнулся полудракон.

— Почему бы и нет, — кивнул карла. — Хотя это не обязательно. В конце концов, Терранд, рукопашный бой насмерть так похож на объятия двух влюбленных…

— Не знаю, надо ли идти к Гроциусу, — пробормотал Копан.

Киммериец стоял перед высоким зеркалом, созданным в форме цветка лилии. Северянин пытался застегнуть на плече парадную мантию, — такую подарили всем гостям перед окончанием торжественного приема.

Конан терпеть не мог подобной одежды, чувствовал себя в ней скованно, к тому же, ему не нравилось, когда кто-то другой указывает ему, как одеваться.

Однако отвергнуть подарок было бы неприлично, к тому же киммериец догадывался, что тот был сделан не только из безмерной щедрости, внезапно охватившей Трибуна.

Дворцовая стража не могла запомнить в лицо всех, кто остановился в гостевых покоях. Парадная мантия служила ненавязчивым пропуском, который подсказывал, что перед тобой — верный друг Валлардии, а не курсантский шпион.

Трибун проницательно догадался, что для наемников его подарок — знак фавора, которым солдат удачи будет гордиться, как шрамом, полученным в бою с мантикорой. Гости не станут разбрасывать свои мантии где попало, и те вряд ли попадут в чужие руки.

Конечно, небольшой риск оставался, но он был ничтожен по сравнению с выгодой простого и изящного плана.

Ортега не хотел наполнить дворец сворой малознакомых людей, каждый из которых может оказаться предателем. Но и вводить строгие меры безопасности не собирался, — это значило оскорбить гордых наемников, а что еще хуже, показать свой страх и тем самым свою слабость.

Трибун нашел легкий, красивый способ одновременно и польстить гостям, и не дать затесаться между ними кому-то чужому.

— Ты знаешь, Корделия, что зеркала здесь волшебные? — спросил Конан, наконец справившись с заколкой. — Их заказал еще прадед Димитриса, последнего короля Валлардии. А может, прапрадед… Не помню.

Он провел рукой по холодной поверхности, похожей на застывшее озеро.

— Если здесь отражается аристократ, он выглядит выше и сильнее. Если плебей — кажется маленьким и слабым. Разница не так велика, чтобы человек мог ее заметить и обвинить зеркало во лжи. Но Какое-то ощущение все же остается…