Разрушенное святилище

Однако Конан уже оценил угощение и только согласно кивнул головой, хрустя поджаренной корочкой. Старик ел мало, с удовольствием наблюдая, как наслаждается едой его друг.

Отпивая маленькими глотками кисловатое терпкое вино, отшельник заговорил первым.

— Прости, что по моей вине ты ввязался в эту неразбериху, да еще война со дня на день начнется. Держись от всего подальше, а еще лучше — уезжай, ни на кого не обращая внимания.

— Но почему не ты? — задал Конан главный вопрос, сформулировав его коротко и не совсем ясно.

Однако Фогаррид ответил сразу.

— Я не смог, не справился ни с противниками, ни со сторонниками. Знаешь, мне нужно было раньше позвать тебя, кто знает…

Прижав влажный выпуклый бок кружки ко лбу, он проронил, — нет, все так, как и должно быть.

Конан поинтересовался.

— Но кто был твоим врагом?.

И отшельник ответил тоскливо.

— Ах, если бы я знал! Знал наверняка! Я подозревал то одного, то другого, но казалось, что все только и ищут случая помочь, все суетятся, дают советы, делают вроде бы правильные дела, а с каждым днем положение в стране становится все хуже.

Конан задумчиво покачал кружку, наблюдая, как зеленоватое вино лижет ее стенки.

— Но был же кто-то, кому ты полностью доверял?

Фогаррид оживился.

— Конечно! Главным помощником стал мне Гроциус, именно тот, кого я больше всех опасался. Но это человек необычайного ума, насмешливый, даже язвительный, но преданный. Все, что думает, скажет открыто, не боясь опалы, как в свое время, говорят, поступил с тираном. Он и мне, бывало, говорил неприятные вещи, но все было искренне, а как подумаешь-то и правильно, умнее, чем сам я придумал. Кроме него, Немедий, советник мой, прекрасный мальчик, умный, добрый, горячий слегка, но это бы прошло со временем. Я рад, что и того, и другого оставили во дворце, они много пользы принесут. Еще один, дровосек…

— Кто? — изумился Конан.

Фогаррид с достоинством ответил.

— В моем совете были люди всех уровней и занятий, и каждый высказывал дельные мысли.

Северянин с сомнением вглядывался в старика, чувствуя неуверенность за его словами, растерянность человека, который делал все, как считал правильным, и вдруг обнаружил, что бестолково топчется на месте, затягиваемый в трясину мелочей, пустяков, ничтожных проблем, решить которые, однако становилось невозможным, несмотря на сыпавшиеся со всех сторон умные советы.

Отшельник, прихватив бутыль и кружки, предложил вдохнуть свежего воздуха. Они присели на поваленный ствол, удобно опершись на сухие ветви. Конан проследил за выводком золотистых змей, шествующих через поляну, и спросил.

— Не думаешь ты вернуться во дворец? Все же у тебя немало сторонников, а сейчас, накануне войны, важно единство страны. Хотя я провел здесь совсем мало времени, все же успел заметить, что не все верят в виновность курсантов. Даже в окружении Трибуна. Об ополчении и говорить нечего — одни стремятся на войну, пылают гневом против убийц, других занимает только собственная судьба и дом. Они считают, что храм обрушился сам по себе, а если не трогать курсаитов, то и они войной не пойдут.

Фогаррид пожал плечами.

— Я мало что знаю. Но если Гроциус считает, что людей в храме погубил кто-то из них, то так оно и есть. Он никогда не ошибается, поверь мне.

Конан стремительно вскочил, выхватывая меч и призывая старика к спокойствию — над его плечом он увидел слившуюся с белой сухой ветвью чудовищную змею, короткую и толстую с плоской головой, никак не меньше кулака крупного мужчины.

Она свесилась к его шее, изгибаясь и как будто стараясь заглянуть в глаза. Фогаррид, обернувшись и поняв, кто через секунду станет жертвой клинка, вытянул обе руки, преграждая путь лезвию с криком.

.— Нет, оставь, она не опасна!

Конан успел удержать меч в полете, шагнув в сторону и скосив несколько веток. Смуглое лицо старика побледнело, как будто это он избежал смертельной опасности.

Северянин в растерянности наблюдал, как он отломил кусочек от лепешки, которую захватил с собой, и протянул несимпатичной твари, широко раскрывшей рот.

Конан, испытывая неловкость от своего не принятого заступничества, усмехнулся.

— Рога Нергала! Однако, друзья у тебя весьма опасные, да и, прости за прямоту, жутковатые. И разве змеи едят хлеб?

Он снова опустился на ствол, наблюдая, как вдумчиво и не спеша приятель отшельника заглатывает угощение. Успокоившийся Фогаррид подмигнул.

— Этот все ест. Я зову его Агусом, мы давние приятели, он живет здесь, кажется, целую вечность. Во всяком случае и дед и отец его знали. Это наше место, я кормлю его здесь, разговариваю, а он слушает, больше ведь некому.

И вновь Конана захлестнула жалость — человек, стоявший во главе государства, не находит иного собеседника, кроме змеи.

Он представил вдруг, как отшельник, окрыленный поддержкой тысяч людей, долго бежал вперед, к цели, чувствуя, как за ним ширится людской поток. И наконец он обернулся, впервые увидел перед собой бескрайнее море лиц, вопрошающие глаза и понял, что ему нечего сказать им.

Киммериец уже знал ответ на заданный вопрос и не удивился, услышав слова Фогаррида.