Разрушенный трон

Кориана почувствовала во рту привкус желчи. Она сосредоточилась на пламени в бутылке, хотя бы для того, чтобы избежать взгляда Тиберия. Пока она смотрела, от жара стекло треснуло, но не разбилось.

– Да, – сказала она. – И правда не почувствовать.

– Но вы же певец, верно? – Его голос внезапно стал резким, как его пламя, болезненно-желтое за зеленым стеклом. – Отплати ей той же монетой.

– Я не могу этого сделать. У меня нет такого умения. Кроме того, есть законы. Мы не используем способности против наших сородичей, вне надлежащих каналов…

На этот раз его смех был пустым.

– И что, соблюдает Элара Мерандус эти законы? Кориана, если она бьет тебя, ты должна ударить ее в ответ. Таков порядок вещей в моем королевстве.

– Это королевство еще не ваше, – услышала Кориана собственный тихий голос.

Но Тиберий не возражал. На его лице появилась мрачная усмешка.

– Я подозревал, что в тебе есть стержень, Кориана Джейкос. Где-то там, внутри.

Но в ней нет стержня. Все в ней кипело от гнева, но она не могла позволить ему вырваться наружу. Он принц, будущий король. А она – никто, жалкое подобие Серебряной дочери Высокого Дома. Вместо того чтобы выпрямиться, как ей хотелось, она присела в еще одном реверансе.

– Ваше высочество, – сказала она, опуская глаза на его сапоги.

Он не пошевелился, не сократил расстояние между ними, как сделал бы герой ее книг. Тиберий Калор отступил и отпустил ее в волчье логово, одну, без щита и под защитой только ее собственного сердца.

Спустя какое-то время она услышала, как разбилась бутылка – и как разлетелись от стволов магнолий осколки.

«Странный принц, еще более странный вечер, – написала она позже. – Не знаю, захочу ли я когда-нибудь увидеть его снова. Но он тоже казался одиноким. Разве нам не должно быть одиноко вместе?

По крайней мере, Джессамин была слишком пьяна, чтобы ругать меня за то, что я сбежала».

* * *

Жизнь при дворе была не лучше и не хуже, чем в поместье.

Губернаторство принесло большие доходы, но этого и близко не хватало, чтобы Дом Джейкос мог позволить себе что-то больше самого необходимого. У Корианы все еще не было собственной горничной, да она этого и не хотела, хотя Джессамин продолжала ворчать, что нужно, чтобы у нее была прислуга. По крайней мере, городской дом в Археоне было легче содержать, чем поместье в Адеронаке, которое закрыли ставнями после переезда семьи в столицу.

«Мне почему-то этого не хватает, – писала Кориана. – Пыли, заросших садов, пустоты и тишины. Там было столько уголков, о которых знала только я, где я могла спрятаться от отца, Джессамин – и даже от Джулиана».

Больше всего она оплакивала потерю гаража и хозяйственных построек. У семьи уже много лет не было рабочего транспорта – и, конечно, они не могли нанять водителя, – но в гараже стоял неуклюжий корпус частного транспорта, шестиместного. Остатки былой роскоши. Его двигатель вытащили на пол, как орган. В разных сараях валялись сломанные водонагреватели, старые, разобранные на запчасти, печи, не говоря уже о всякой всячине, оставшейся после их давно уволившихся садовников.

«Это уже не говоря о незаконченных мозаиках, кусочки которых никогда не будут собраны вместе. Какое расточительство. Столько времени потрачено на зачистку проволоки или подсчет винтов – и все ради чего? Ради знаний, которыми я никогда не воспользуюсь? Проклятых знаний, низменных, глупых по сравнению со всеми остальными? Что я делала с собой на протяжении пятнадцати лет? Великую конструкцию из ничего. Наверное, я скучаю по старому дому, потому что он был со мной в моей пустоте, в моей тишине. Я думала, что ненавижу поместье, но столицу, кажется, я ненавижу еще больше».

Лорд Джейкос, конечно, отклонил просьбу своего сына. Его наследник не поедет в Дельфи переводить рассыпающиеся записи и архивировать мелкие артефакты. «В этом нет смысла», – сказал он. Точно так же, как он не видел смысла во всем, что делала Кориана, – и регулярно высказывал это мнение.

Оба его отпрыска были полностью опустошены, потому что оба чувствовали, что сбежать не вышло. Даже Джессамин заметила их спад эмоций, хоть и ничего не сказала ни одному, ни другому. Но Кориана знала, что их старая кузина была снисходительна к ней в первые месяцы при дворе, или, скорее, она была сурова к выпивке. Сколько бы Джессамин ни говорила об Археоне и Саммертоне, ни один, ни второй ей, похоже, не очень нравился, судя по тому, как она стала прикладываться к джину.

Чаще всего Кориане удавалось ускользнуть во время ежедневного «сна» Джессамин. Она много раз гуляла по городу в надежде найти место, которое ей бы понравилось, место, где она могла бы закрепиться в новом бурлящем море своей жизни.

Места она не нашла – но вместо этого нашла человека.

Несколько недель спустя он попросил ее называть ее Тибом. Семейное прозвище, которым пользовались члены королевской семьи и узкий круг дорогих друзей.

– Ну хорошо, – сказала Кориана, соглашаясь выполнить его просьбу. – Говорить «ваше высочество» становилось немного больно.