Разрушить Илион

Монохроматичный Сережа не удивился. Он молчал и ждал, когда меня протрясет. Со своего дивана он наблюдал такое количество житейских коллизий, трагедий, драм, комедий и фарсов, что не удивлялся уже ничему. Удивляться - не его свойство. Его свойство - понимать и помогать. Его девятиметровая комнатенка в аспирантском общежитии целКом состояла из понимания. Со своими бедами к нему приходили девушки, что-то потерявшие или нашедшие не то, что нужно. Просто отбросить беды они не могли и оставляли ему на хранение, но потом почему-то забывали забрать. Они просили помощи, и Сережа не отказывал. Он вынимал пустоту у лишившихся сердца ангелиц и вместо нее вкладывал понимание. Передо мной к нему забегали девчонки в вареных куртках и черных колготках, которых перехватили курсанты на форсаже. Крохотные беды, еще не классифицированные и не убранные в ящик под диван, валялись на холодильнике вперемешку с обертками от конфет, которыми девчонки вполне утешились.

- Ну, ладно. Давай ее сюда, - сказал монохроматичный Сережа. Твою беду я сохраню в отдельной коробке.

Я помотал головой. Говорить не мог.

- Не отдашь?

Я опять помотал головой. Сережа понял.

- Понимаю, - сказал он. - Понимаю. Праведное "за что?" и жажда мщения. Никто не хочет ждать, все рвутся догонять. Ну, догонишь, схватишь за руку, потащишь за собой. А дальше? Логичное продолжение запрешь в четырех стенах, бросишь в каменный мешок, посадишь на цепь. Так?

- Что же делать?

- Ждать. Ждать, когда придет сама. Сама. Тебе ведь нужна не та, которая ушла от тебя, а та, которой нужен ты. Когда она станет такой, она придет. Сама.

- А если не станет?

- Если будет знать, что ждешь, станет.

По-моему, его уверенность граничила с безумием.

- Ты многого дождался?

- Дождусь, - уверенно сказал Сережа. - Раньше я тоже метался. Вот, смотри, - он завернул рукав рубашки. Повыше запясться рука была усеяна оспинами от затушенных об нее сигарет. Некоторые ожоги были совсем свежие. - И она приходила, перевязывала, жалела, а потом... потом опять уходила. Нельзя давить, хватать за руку и тащить за собой. Нужно просто ждать. Она знает, что я жду. Я звоню ей каждый день и говорю, что жду. По каким бы дорогам она ни ходила, Рим для нее там, где я ее жду. Она сама придет.

"Черта с два!" - хотел сказать я, но вовремя спохватился и сказал совсем другое.

Сережа помрачнел и надолго замолчал. Я ждал.

- Ты сошел с ума, - наконец сказал он.

- Может быть.

- Туда можно войти, но вернешься уже не ты. Ты, но не такой.

- Посмотрим.

- Или вообще не вернешься.

- Прорвемся.

- Не ожидал от тебя. Впрочем, от Вероники тоже. В конце концов, это не по-товарищески! Слушай, не пори горячку, а? Хочешь шоколадку? совсем уж жалобно предложил Сережа. - Я в одном буржуйском журнале прочел, что шоколад в таких случаях здорово помогает.

Он начал многословно распространяться о пользе шоколада, а я молчал и ждал. Я уже знал, что он не откажет. Он просто не может, не умеет отказывать. Циркуль Давид, помнится, полгода держал у него ударную установку и мотоцикл "Хонда" с коляской, девочки-аборигенки, прибегая зимой на танцы, заваливали комнату до потолка своими шубками, сапожками и теплыми колготками. И никому Сережа не отказывал.

С какой стати он мне откажет? Да и не сделается ничего с его сокровищем.

- Ладно, - со вздохом сказал Сережа. Похоже, он здорово жалел, что в свое время проговорился мне. Он задернул шторы и открыл дверцу холодильника. Я вздрогнул: в точно таком же холодильнике Марк Клавдий Марцелл хранил ангельские сердца. Но Сережа вынул из морозилки не сердце. Там, обернутая в несколько слоев плотной черной бумаги, содержалась его неразделенная любовь. Содержалась давно, и никто, даже я, не знал, кому предназначена вторая половина.

Сережа тщательно протер стол и только после этого освободил свое сокровище от бумаги и укрепил посреди стола на штативе от фотоаппарата.

Неразделенная любовь размером и формой была как кирпич. Она была полупрозрачная, гладкая, с белыми прожилками внутри, светилась розовым светом и почему-то пахла рыбой.

- Видишь, - прошептал Сережа. - Посередине трещинка. С каждым днем она все глубже и глубже. Та, которая должна прийти, придет и возьмет свою половину. Ждать осталось недолго.

Я никакой трещинки не заметил. Сережина неразделенная любовь структуру, по-моему, имела монокристаллическую.

- Вот, смотри вдоль грани, - сказал Сережа. - Туда смотри, вглубь. Зря ты это затеял... Смотри, а потом, если не передумаешь, иди.

Я добился своего, и Сережу мне стало немного жаль. Он имел и дал мне то, чем не мог воспользоваться сам. Я хотел сказать ему какие-нибудь добрые слова, но ничего не смог придумать. Не до того мне было. Я вплотную приблизился к гладкой поверхности кристалла и стал смотреть.