В кольчуге, даром что облегченной, в рогатом шлеме и с арбалетом за спиною вид у девушки теперь мог показаться даже грозным. Но только, увы, на первый взгляд. Присмотревшись же, все равно нетрудно было заметить хотя бы ее лицо — чуть грустное, немножко растерянное и даже, порою, затравленное. Примерно таким оно было еще в ту пору, когда Илья и Кира встретились в камере на имперской заставе. И почти не изменилось.
Криницкому таким выражением лица вкупе с боевой амуницией девушка напоминала маленькую собачонку, оставленную на привязи — охранять что-то, но на надежного охранника ну никак не тянувшую. Собачонка такая могла сколь угодно громко лаять, но своим видом, не то взволнованным, не то испуганным, внушала не страх, а жалость. И совсем не внушительные размеры ее впечатление только усиливали.
Словоохотливостью Кира не отличалась. За несколько дней пути с Ильей они побеседовали всего один раз. И то недолго.
— Что ж ты грустная-то такая? — вопрошал Криницкий, желая подбодрить спутницу, и даже попробовал похлопать ее по плечу, но девушка проворно увернулась, — не по душе, смотрю, тебе эта затея?
— А тебе по душе? — вопросом на вопрос отвечала Кира, а потом послала еще один вопрос вдогонку, — или тебе нравится делать что-то, к чему тебя принуждают?
— Не всегда мы делаем лишь то, что сами хотим, — философски изрек Илья, разводя руками, — такова уж жизнь… видимо. Можно подумать, ты до сих пор жила, как хотела, а теперь вот…
— Всякое бывало, — небрежно бросила Кира, без лишних церемоний перебивая собеседника, — пока дома жила, у родителей… там серединка на половинку была. Могла играть, гулять в свое удовольствие. Но если мама с папой что-то говорили… что-то сделай, а что-то не делай — приходилось слушаться. Но вот когда в плен первый раз попала — там, сам понимаешь. Слушаться приходилось больше, наказывали строже. А вот свобода… ее, почитай, и не стало совсем.
— В плен? Первый раз? А как?.. — вопрошал удивленный Илья, внутренне сочувствуя жизни спутницы — вроде короткой, но оказавшейся, похоже, весьма насыщенной. Причем далеко не приятностями.
— Как-как — в детстве еще, — молвила девушка и закатила глаза, — впрочем, это долгая история. Не хочется ею тебя утомлять.
Хоть и нельзя было назвать Киру приятной собеседницей, но дело свое она знала… а может, знания от нее здесь и не требовалось. Так или иначе, но дар ее таинственный сработал как часы. Несколько дней пути до жилища Проводника прошли без приключений и даже без особых хлопот. Не считая, конечно, необходимости разводить костер и готовить еду на привале.
Проживал Проводник в предгорьях — по служебной, так сказать, необходимости держась поближе к границе владений Тьмы. И когда Илья, Малран и Кира подошли к его дому, лично Криницкий понял, что разница между Проводником и Хранителем гораздо больше, чем он предполагал.
Собственно, и сходство-то этих двоих, похоже, ограничивалось разве что отсутствием имен и нелюдимостью. Но Хранитель жил в нормальном доме — даже роскошном, если сравнивать с хибарами варваров. Тогда как Проводнику домом служил цельный кусок скалы, в коем неведомая сила прорубила проемы для окон и входной двери. Да и помещения кое-какие, наверняка.
К тому же в мизантропии Хранителя чувствовалась какая-то наигранность. Какое-то кокетство. Он мог ворчать на дурно пахнущих людишек из поселений, но охотно принимал их помощь, даже терпел присутствие. И потому селиться предпочел все-таки поближе к предметам своей якобы ненависти. На последнее пойти его наверняка заставил расчет: очень трудно жить совсем одному, когда ты стар и немощен.
Совсем другое дело — Проводник. Его неприятие людского общества было искренним и компромиссов почти не допускало. Потому обитал он в совсем уж безлюдном уголке мира. С одной стороны горы, с другой обширные пространства, занятые девственными хвойными лесами… на ум Криницкому при виде их еще приходило слово «тайга». И никакой дороги к обители Проводника не вело. Желающим встретиться с ним могли рассчитывать разве что на ориентиры и карты, полученные от сведущих людей. Всем же остальным, несведущим и, паче, неплатежеспособным делать здесь было нечего. Принимать гостей Проводник желанием не горел, как не был рад и экскурсиям любопытных зевак.
В дверном проеме жилища Проводника не было, собственно, двери, а в проемах оконных — ни рам, ни ставен, не говоря уж о стеклах и занавесках. По этой причине так называемый дом был похож на череп некоего исполинского, но ныне, к счастью, мертвого существа. Особенно издали.
Сам хозяин сидел прямо на земле, у порога. Притянув колени поближе к туловищу, а спиною привалившись к стене дома-валуна. Относительно молодой, он успел зарасти густой черной бородой. А одет был в буро-грязно-зеленый плащ с капюшоном, такие же штаны и рубаху, перевязанную ремнями. Под цвет одежды были и сапоги.
Никаких слов приветствия трем пришельцам Проводник не сказал. И даже на появление их никак не среагировал, продолжая молча сидеть и смотреть куда-то мимо… или сквозь подошедших чужаков.