Но как я ни напрягаюсь, задача оказывается мне не по зубам. Падаю без сил, раскинув руки, закрываю глаза и проваливаюсь в черноту.
* * *
Просыпаюсь в «спальне». Дневной свет режет глаза, и я зажмуриваюсь. Доносится лязг оружия, возгласы дерущихся, голоса — тренировка в разгаре, а я тут прохлаждаюсь в одиночестве. На мне что-то лежит. Поворачиваю голову и вижу Хелен, примостившуюся с краю и обнявшую меня одной рукой. Она всю ночь дежурила у моей постели?
— Привет, — хриплю я и пытаюсь улыбнуться.
Она вздрагивает, вскакивает с постели и растерянно хлопает ресницами. Постепенно приходит понимание, и она с трудом сдерживает радость:
— Теперь точно волноваться не о чем. Виктория просила позвать ее, когда ты очнешься. Мне не хочется, — она вздыхает.
— Надо. Иди.
Заходит Виктория — строгая, статная, холодная. Сегодня она собрала светлые волосы в пучок на затылке. Как всегда, на ее лице ничего нельзя прочесть. Вспоминается ее фраза: «Пока он дышит, он живой, а значит, есть шанс».
— Благодарю, — еле шевеля языком, говорю я.
— За что?
Вслед за ней вваливается вся когорта: потный одышливый Илай, подтянутый и настороженный Рио, ко всему безразличный Джо, энергичная Ксандра. Хелен входит последней и замирает у двери. Приходится произносить при всех то, что предназначалось только Виктории:
— Что не бросила меня.
— Если ты думаешь, что неимоверно ценен для меня, ты ошибаешься. Так что не обольщайся.
Не будь здесь остальных, может, она ответила бы по-другому. Тогда им и правда было проще бросить меня, теперь же она вынуждена держать лицо, чтобы никто не начал подозревать ее в человечности. Еще пару дней назад мне захотелось бы ударить ее за такой ответ, теперь лишь улыбаюсь:
— Мне плевать на твои мотивы. Но благодаря твоему решению я жив. А поскольку я ценен для себя, то мне не трудно поблагодарить.
— Ладно. У тебя есть три дня, чтобы влиться в строй. Потом станет слишком поздно для всех нас, поэтому будь добр — напрягись.
Виктория разворачивается и уходит. Ко мне устремляется Илай, растопырив руки, но наперерез ему бросается Хелен, как жаворонок, защищающий потомство от коршуна:
— Не трогай! Он еще слишком слаб.
Рио смотрит настороженно, наконец выдает:
— Впервые вижу человека, вернувшегося с того света. Ну и как там?
— Не поверишь, темно.
— Теперь вижу, что ты — тот самый Ник, и ты с нами! — радуется Илай. — Кстати, что там Миерда имела в виду, почему потом будет поздно?
Никто не знает. Скрестивший на груди руки Джо смотрит равнодушно. Он собирался меня бросить, но это не вызывает ни злости, ни даже сожаления. Что-то случилось с моими эмоциями, будто бы центр вселенной сместился из моего разума куда-то в сторону. Надо спросить у Джо, это ли называется «постиг дзен».
Ксандра широким шагом идет к моей лежанке, хлопает по плечу:
— Молодец, парень! Ты настоящий боец, — она присаживается на край, туда, где лежала Хелен, ее глаза горят. — Я ведь чуть ласты не склеила от этого самого. Оно меня просто поедало изнутри, очень быстро поедало, а я ничего не могла сделать. Как тебе удалось?
Пытаюсь развести руками, но получается лишь пожать плечами.
— Он еще слишком слаб, пусть отдыхает, — Хелен пытается говорить ласково, но в ее голосе проскальзывают угрожающие нотки.
— Ты тупая? — щурится Ксандра. — Ему Виктория дала три дня, надо усиленно ставить его на ноги. Ты как, можешь встать?
Пустой живот разражается гневной тирадой, я снова пожимаю плечами.
— Ему надо поесть, — делает вывод Джо. — Иначе он не восстановится. Ксандра, принеси двойную порцию рыбы, листья сахарного дерева и отвар железицы.
Наконец система включается в работу:
Фуух! Теперь понятно: мне так тяжело двигаться, потому что я просто ослаб, а не стал инвалидом. Вот перекушу, и попробую хотя бы сесть в кровати.
Ксандра возвращается быстро и кричит с порога:
— Чего застыли? Айда на плац, а то будет вам от Виктории!
Все на разный лад желают мне выздоровления, остается только Ксандра с деревянным подносом. Присев, она протягивает мне чашку:
— Вот, взбодрись.
Превозмогая усталость, пытаюсь схватить чашку, мне даже удается поднять руку, но она будто дубовая, и пальцы не слушаются. Роняю руку на одеяло, и Ксандре приходится располагаться удобнее и поить меня, словно маленького ребенка.
Да знаю я, знаю!
Отвар железицы и, судя по сладости, листьев сахарного дерева действительно бодрит, теперь я готов свернуть горы, но это и все, на что способно мое раскоординированное тело. Вместо того, чтобы взять чашку, я выбиваю ее из Ксандриной единственной руки, расплескав половину содержимого. Девушке удается поймать чашку на лету.