– Что? Я же сказал не беспокоить! – рявкнул он.
Женщина вздрогнула:
– Господин спикер, ее высочество принцесса Бриджит хочет вас видеть. И… гм… мистер Ларсен.
Она бросила в мою сторону быстрый, благоговейный взгляд.
Я поборол гримасу.
На прошлой неделе вся Эльдорра – черт побери, весь
Пресса представила эту историю как сказку о принцессе и ее телохранителе, а комментаторы подхватили, выкладывая целые статьи и заметки о любви, долге и традициях.
Публика проглотила наживку. По словам Бриджит, парламент завалили письма с призывами отменить закон, а хэштег #любовьважнеестраны всю неделю оставался в тренде в социальных сетях.
Любовь – самое универсальное чувство. Не всем довелось ее испытать, но все этого хотят – даже те, кто утверждает обратное, – и пресс-конференция Бриджит затронула эту базовую потребность. Теперь она была не просто королевской особой. Она стала человеком и, что гораздо важнее, вызывала чувство сопричастности у всех, кто не мог воссоединиться со второй половинкой по какой-либо причине.
Нет ничего могущественнее чувства сопричастности.
План Бриджит сработал лучше, чем мы могли надеяться, но мне было неприятно видеть собственное лицо в каждом киоске и испытывать повышенное внимание со стороны окружающих.
Но я согласился на этот план, хоть и понимал, что он окончательно разрушит оставшееся у меня подобие частной жизни. Если выйти из тени и оказаться в центре внимания необходимо для нашего воссоединения, я готов давать интервью каждому проклятому журналу.
Бриджит, помощница Эрхолла и я ждали ответа спикера.
Хлопнул ящик стола. Через несколько секунд тишины дверь распахнулась, и я увидел раздраженного Эрхолла.
У меня натянулась каждая мышца.
Но я не почувствовал ничего. Ничего, кроме смутного отвращения к тщательно уложенным, прилизанным волосам Эрхолла и гнева из-за улыбки, которой он одарил Бриджит – натянутой, на грани неуважения.
– Ваше высочество. Прошу, входите. – Судя по тону, сюрприз его отнюдь не порадовал, и он демонстративно не замечал меня, когда мы зашли в его большой, обшитый дубовыми панелями кабинет.
Мы с Бриджит сели напротив спикера. Обстановка кабинета говорила о холодности владельца – никаких личных вещей, кроме университетских дипломов в рамках, висящих на стенах.
Я изучал Эрхолла, пытаясь найти между нами сходство. Заметил намек в изгибе скул и наклоне лба. Не настолько очевидное, чтобы о нашем родстве догадался незнакомый человек, но, если приглядеться повнимательнее, различить его было возможно.
Я моргнул, и сходство исчезло, сменившись уставшим лицом и холодными расчетливыми глазами.
– Итак, – Эрхолл сцепил пальцы под подбородком. Его губы были сжаты и напряжены, как и остальное лицо, – сама кронпринцесса посетила мой кабинет. Чему обязан такой честью?
– У меня есть пункт повестки для следующей парламентской сессии. – Бриджит излучала авторитет, и во мне вспыхнула гордость. Она прошла долгий путь со дня, когда мы сидели в ее номере в Нью-Йорке и смотрели по телевизору отречение Николая. Во время его речи она выглядела так, будто ее вот-вот вырвет, но сегодня от той испуганной, неуверенной девушки не осталось и следа. – Откройте ходатайство об отмене закона о королевских браках.
Эрхолл пристально посмотрел на нее и расхохотался. Громко.
В горле клокотал рык, но я заставил себя молчать. Сейчас выступает Бриджит.
– Я думал, вы опять хотели обсудить вопросы гражданских писем, – сказал Эрхолл. – Боюсь, этого я сделать не смогу. Закон – один из старейших в Эльдорре, и, сколь бы…
Бриджит лишь улыбнулась на его деспотичную угрозу:
– Боюсь,
Смех Эрхолла умолк, а лицо ожесточилось.
– При всем уважении, ваше высочество, парламент консультируется с короной из вежливости, но никто, даже его величество, не может диктовать закон.