Разрыв

Это она могла. Главный инспектор о том не знал, но она могла. Отчет находился у нее дома, в компьютере, вернее, в его корзине. А на рабочем столе Люсии покоилась стопка листов – распечатка, приговоренная к уничтожению, но еще не отправленная в измельчитель. Мало того, в кармане у нее лежала флешка все с тем же отчетом.

– Вы же понимаете, о чем я. Об отчете, в котором сказано, что случившееся было трагедией, Зайковски душевнобольным, а оружие представляет угрозу для общества.

Она переменила позу. Вздохнула. Вернулась к прежней.

– И может быть, что-нибудь о социальных службах. О том, что они должны были, могли, в состоянии были сделать.

Она сохраняла спокойствие. Заставляла себя сохранять.

– А вот этот будет стоить мне репутации. Вам же он будет стоить работы.

На плече инспектора сидела муха. Люсия видела, что он ее не замечает, но муха там сидела.

– Я дам вам еще одну поблажку, Люсия. – Он поднял  папку. Муха улетела, папка последовала за ней и, описав в воздухе дугу, плюхнулась  в мусорную корзину. – Вы поспешили. Это показывает вас с хорошей стороны. Если помните, я предоставил вам время до ленча. Раньше  ваш отчет мне не понадобится.

– Вы его уже получили.

– У меня опять чешутся губы, Люсия. И вся нижняя челюсть – чешется. Ее покалывает. Знаете, для меня это что-то вроде предсказания плохой погоды. За тем исключением, что на нас надвигается не просто плохая погода. Ливень из жидкого дерьма. Вот что нас с вами ожидает: льющее сверху дерьмо.

– Зубная паста, – сказала Люсия.

– Что?

– Попробуйте зубную пасту. От ваших болячек. Я где-то читала, что она помогает.

– Какая именно?

– Не знаю. Об этом там не говорилось.

– Паста ведь бывает разных сортов.

– Да. Я как-то не подумала. Но там об этом ничего написано не было.

– Я чищу зубы отбеливающей. Жена покупает отбеливающую пасту.

– Я бы ею пользоваться не стала. Хотя попробовать, может, и стоит. В статье об этом не было ни слова.

Несколько секунд главный инспектор молча смотрел на Люсию. Не отрывал от нее взгляда, бродя пальцами по столу. Потом пальцы нашли, что искали, и Коул опустил взгляд, чтобы взять ручку и записать что-то на клочке бумаги. Клочок он сложил и сунул в нагрудный карман.

– Все, о чем я прошу, – сказала Люсия, – это возможность поговорить с ними. Это нас ни к чему не обяжет. И дальше никуда не пойдет, если мы решим на этом и остановиться.

– Люсия. В три часа я должен явиться с докладом. Только и всего. Осталось шесть часов. Пять с половиной. Там будет суперинтендент. Комиссар Столичной полиции. Может, даже министр внутренних дел пожалует. Так что, поверьте, это обязывает нас ко многому.

– В таком случае, скажите им, что нам требуется еще какое-то время. И больше ничего не говорите. Не поддавайтесь им.

Главный инспектор усмехнулся. Усмехнулся, потом поморщился, провел кончиками пальцев по подбородку Теперь он смотрел на Люсию так, точно она причиняла ему боль.

– Не поддавайтесь, – повторил он. – Это кому, министру внутренних дел?

Люсия пожала плечами:

– Всего лишь до тех пор, пока я не переговорю с Королевской прокурорской службой. Не представлю ей все свидетельства. И не смогу убедить ее, что они дают основания для возбуждения уголовного дела.

Коул рассмеялся, однако на сей раз изобразить веселье даже не попытался.

– Какие свидетельства, инспектор? Какое дело?

– Вы видели расшифровку моих записей. Прочли то, что мне рассказали. Грант, преподаватель экономики. Секретарша директора. Школьники. Вы знаете, что произошло на футбольном матче.

Коул ослабил свой и без того не туго затянутый галстук. Наклонился вперед, уперся локтями в стол, при этом в глаза главного инспектора ударил узкий луч солнца.

– Закройте эти чертовы жалюзи, – попросил он.

Люсия встала, подошла к окну, выполнила его просьбу.

– Треклятое солнце. Треклятая жара. Из-за нее все эти штуки и происходят. И ничего мы тут поправить не можем. В такой стране, как наша. Когда стоят холода, мы замерзаем. Когда наступает жара, варимся заживо.

– Просто позвольте мне поговорить с ними. И посмотреть, что они скажут.

– Я знаю, что они скажут, инспектор. Могу и сам вам это сказать. Они скажут, что дела не существует. Что не существует улик. Скажут, что не хотят обращаться в суд и ставить под удар свою репутацию, карьеру, совесть, наконец. , преследуя судебным порядком школу.

– Вы не знаете этого наверняка.

– Знаю, инспектор. Знаю. Сколько вы работаете в управлении, восемнадцать месяцев? А я восемнадцать лет. Так что не рассказывайте мне, что я знаю и чего не знаю.

Люсия вдруг обнаружила, что рука ее  сжимает в кармане флешку. Она выпустила флешку из пальцев, вынула руку.

– Школа могла предотвратить случившееся, – сказала она. – И должна была предотвратить.

– Школа является жертвой, Люсия. Школа – это трое погибших учеников и одна погибшая учительница. Школа – это рассказы убитых горем родителей на страницах «Мэйл», с первой по двенадцатую. Школа – что особенно важно, заметьте, – это треклятое правительство.

– Школа – работодатель. И не более того. Она обязана отвечать за то, что в ней творится. Школа.