Разрыв-трава

Лучка поехал на полевой стан с решимостью воспрепятствовать сверхраннему севу. Дни стояли холодные. По утрам частенько вода в бочках покрывалась льдом, пахари в такие дни чуть ли не до обеда сидели на полевом стане, ждали, когда отойдет промерзшая сверху земля. Только трактору было все нипочем. Приземистый, черный, как жук, он неутомимо ползал по полям, оставляя за собой широкую полосу свежей пахоты. Тракторист в квадратных очках, закрывающих глаза от пыли, казался человеком совсем из другого мира, с ним говорили все уважительно и серьезно, за обедом стряпуха клала в его миску самые лучшие куски мяса.

Неожиданно большой интерес к машине проявил Никита Овчинников. Если тракторист смазывал, чистил трактор, Никита бросал все и крутился возле него, подавал ключи, масленки, ощупывал детали руками, засучив рукава, соскребал с мотора пыль и грязь. И все просился в прицепщики.

— Назначь тебя, а ты начнешь куролесить… — намекал на прошлое Лучка.

— Что я, дурной!

Прицепщиком работал Григорий Носков. Тому эта работа была не по вкусу.

— Голова болит от гуда, — жаловался он.

Правда, мужики то ли смехом, то ли всерьез поговаривали, что голова у Грихи стала болеть после того, как Никита посулился ему поставить четверть водки, если он уступит ему свое место.

Лучка не стал противиться желанию парня. Однако все приглядывал за ним: не натворил бы чего, охальник, потом греха не оберешься. Но Никита работал на совесть. Тракторист даже обещал попросить начальство, чтобы его направили на курсы.

Прошло две недели. За это время Лучка засеял всего-навсего гектар-полтора. Для того, чтобы, если нагрянет начальство, было чем оправдаться. А сводки в контору слал каждый день засеяно столько-то гектаров. Раза два приезжали Белозеров и Рымарев, но они ничего не заметили. Им, конечно, и в голову не приходило, что Лучка вздумает их дурачить.

Он считал, что все удалось, как вдруг примчался на взмыленном жеребце Белозеров, вылупив глазищи, заорал:

— Саботажник! Где засеянная пашня?!

Лучка понял, что Белозерову кто-то стукнул. Оправдываться было бесполезно, выкручиваться тоже. Стоял перед ним, кусая соломинку, смотрел на черный бархат пашни, разостланной по косогору, с обидой думал о неизвестном доносчике: «Эх, дурачина ты, дурачина, выслужился…»

Белозеров в бешенстве рвал поводья, и жеребец, бросая изо рта хлопья пены, крутился перед Лучкой.

— На весь район опозорил! Сорвал кампанию!

— Не кричи… Слазь с коня, расскажу, почему так сделал.

— Не желаю слушать! Как ты был кулацким выкормышем, так и остался. А я тебе поверил. На умные твои разговоры про землю клюнул. Собирай свои шмутки и уматывай с полевого стана. Сейчас же! Под суд отдадим!

Лучка зашел в зимовье, забросил в мешок чашку с ложкой, затянул потуже подвязки на ичигах и вышел на дорогу. Шагал неторопливо, оглядывался. Все казалось, что Белозеров уймет свое задурейство, догонит и потребует, чтобы он рассказал, для чего пошел на обман. Не дурак же он, Стишка, должен понять.

Но отдалялось зимовье, вспаханный косогор, не слышно стало скороговорки трактора. Нет, никто не станет его догонять…

Полуденное солнце слепило светом, озорной вихрь закрутил в воронку легкую дорожную пыль, прошелестел в стебельках прошлогодней полыни и растворился в прозрачной теплыни вешнего дня, жаворонки высоко над головой сыпали просо переливчатых звуков… Все вокруг было таким радостным, что Лучке на минуту показалась смешной и нелепой угроза Белозерова отдать его под суд, но постепенно он осознал всю нешуточность происходящего. Вот если бы померкло за черными тучами солнце и ласковая весна на день-два обернулась злобным предзимьем, тогда бы все поняли, чего он опасался. А если будет так же тепло, никто не поверит его оправданиям.

Без всякого дела Лучка просидел дома больше недели. В субботу пришел посыльный из сельсовета, передал повестку явиться вечером на общее колхозное собрание.

Народу собралось немного. Какое в субботу собрание? Мужики в бане парятся. До того нажгут себя березовыми вениками, что едва до постели доберутся. Легче медведя выжить из берлоги, чем поднять мужика из постели, когда он напарился в бане.

Белозеров попросил Лучку сесть в переднем ряду. За столом, кроме него и Рымарева, сидел Петров. Он наклонился к уху Белозерова, что-то шепнул, и тот утвердительно кивнул головой. Секретарь райкома перевел взгляд на Лучку, нахмурился.

— Начинайте, Стефан Иванович…

— Товарищи колхозники! — Белозеров произнес эти слова высоким голосом, но тут же перешел на обычный разговорный тон. — Вы, мужики, не коситесь сильно, что отдыхать не даем. Дело у нас такое, что откладывать никак невозможно. А что это за дело, товарищ Петров скажет.

Петров вышел из-за стола. На нем был черный, полувоенного покроя костюм, застегнутый на все пуговицы.