Разрыв-трава

— Я с вами, Стефан Иванович, не совсем согласен, осторожно возразил Рымарев. Была замечательная по своей ясности статья секретаря райкома, было прямое указание руководства проводить именно сверхранний сев. Что еще надо?

— Надо, чтобы пользу свою видели люди, — проговорил Абросим Николаевич. — Я, убейте меня на месте, до сей поры не знаю какая нам польза от такого сева?

— Вот-вот! — обрадовался Максим поддержке. — Но дело даже не в этом. Нерассудочность таким путем внедряется. Понял делай, не понял делай. Настоящий хлебороб так не может. Лучка не смог без разумения с землей обращаться. В том его вина? Побоялся народ без хлеба оставить за это ему наказание? Да что вы, братцы! Павел Александрович подковырнул меня: Лучка родственник. Я на это так смотрю. У всех у нас одно хозяйство, одни радости и печали, значит, все мы как родственники и обижать друг друга нам не пристало. Тебе это родство не понятно, Павел Александрович.

Кончики усов Рымарева чуть заметно подрагивали, но он молчал, выжидательно поглядывая то на Белозерова, то на Ерему Кузнецова.

— Молчите, товарищи? — скорбным голосом сказал он наконец. — Тогда разрешите мне. Нам нечего, я полагаю, скрывать друг от друга, давайте говорить начистоту. Все вы знаете, что семейщина с ненавистью относилась к чужакам. Эта ненависть, к сожалению, не исчезла бесследно. Я на себе постоянно испытываю, насколько сильна она и поныне. Мирился с этим, считая, что вы меня поддерживаете. Сегодня один из вас дает мне ясно понять, что я здесь чужой, а вы все молча принимаете это. В таких условиях полезнее будет для общего дела, если вы изберете на пост председателя своего человека. А меня прошу, освободить… Всех ошарашил Рымарев.

— Так, так… — Белозеров в смущении постучал казанками пальцев по столу, словно призывая соблюдать тишину и порядок.

— Неправда, как цепная собака, на кого спустил, в того и вцепилась, Павел Александрович…

Максиму не дал говорить Белозеров. Он властно хлопнул ладонью по столу, зло крикнул:

— Кончайте! Ты, Максим, бросай нападать… Павел Александрович звезд с неба не хватает, но посмотри, какой порядок в его конторе всякая копейка на учете, любая бумажка на своем месте. Колхоз окреп за эти годы. И тут его заслуга есть. Конечно, ошибки тоже имеются. А у тебя, у меня нет? Ты, Павел Александрович, сейчас загнул. Что чужой разговоров даже нет, и болтать об этом тебе не к лицу. С этим все! Теперь о Лучке. Признаться, поторопились… Потому дело из суда обратно заберем. Но в колхоз его пускать не надо. Исключили правильно.

Стефан Иванович всегда удивлял Максима такими вот неожиданными поворотами. Не он ли еще недавно с пеной у рта доказывал, что Лучку надо судить по всей строгости закона, как злостного саботажника. А сейчас «поторопились». Это хорошо, что, поняв свою ошибку, не упрямится. Все-таки неплохой мужик Стефан Белозеров. Вот только почему же нельзя Лучку восстановить в колхозе. Спросил его об этом.

— Пусть, — сказал Стефан Иванович, глядя на него, — другие навсегда зарекутся всяк в свою дуду дудеть. Полно своевольщиков развелось.

— Очень уж он прыткий. На людей кидаться… — вставил молчавший весь вечер Ерема Кузнецов. — Землю отрезали, меня обругал. Должности моей, заслуженности не постеснялся.

— Обожди ты! — пренебрежительно двинул рукой Белозеров. — О тебе, Абросим Николаевич, не знаю, что и говорить. Самое малое выговор надо бы влепить за твои советы. Но я думаю, на первый раз можно и простить. Только ты встань и во весь голос скажи, что вперед таких штучек-дрючек выкидывать не будешь. Давай!

Абросим Николаевич пошевелился, скрипнув стулом, но не встал.

— Ни во весь голос, ни шепотом не скажу так. Сегодня скажи, а завтра вы затребуете делать то, чего ни понять умом, ни почуять сердцем не в силах. Лучше давайте выговор и убирайте с бригадирства.

— И ты выпрягся? Какого черта ерепенитесь?! Один снимайте, другой снимайте. Что эта за игра такая? Работайте без всяких разговоров, не то снимем, только не так, как вы хотите. Вот вам весь мой сказ…

С этого собрания Максим ушел с чувством острой горечи. Не удалось до конца отстоять Лучку. Уж одно это худо, а тут Рымарев. Эка что выдумал! Возвести такую напраслину, и для чего? Чтобы выкрутиться, обелить себя… Партийный человек… Ну, выкрутился, хотя и не совсем, дальше что? В другой раз прижмут, опять придется выдумывать побрехушку. Так можно вконец избрехаться.

После собрания Максим старался встречаться как можно реже с Рымаревым. Не хотелось с ним разговаривать. А тот держался так, будто ничего не случилось. Спокойно и вежливо, ровным голосом давал распоряжения, спрашивал о делах, иногда даже шутил. Максиму стало казаться, что он притворяется. Всегда. Ничего не скажет от души, не сделает от сердца, его всегдашняя вежливость притворство, спокойствие притворство, шуточки притворство, за всем этим он настоящий маленький и пугливый.

13