Разрыв-трава

— Удавка-то жмет, говорю, шею, скинь ее, — громко повторил Викул Абрамыч.

В толпе прошелестел смешок. Белозеров погрозил старику пальцем и тоже засмеялся.

— Товарищи! Все мы нынче поработали хорошо, а некоторые просто на славу, поработали. Правление колхоза решило премировать передовиков. Белозеров взял список. — Петра Силыча Антонова премируем патефоном с пластинками. Где ты, Силыч, шагай сюда.

Петруха Труба, растолкав толпу локтями, поднялся на помост, принял из рук Рымарева синий ящичек, подержал его и поставил па стол.

— Стефан Иваныч слово сказать велел, а что сказать, задери меня медведь, не знаю. Петруха широко развел руками.

— Пусть твоя баба за тебя скажет! — посоветовал Тараска. Грохнул хохот. Петруха рассердился.

— Чего ржете? Это же сурьезное дело. Раньше я спину ломал меньше, что ли? А кто мне что дарил за мою работу? Без конца попрекали, лаяли, всегда был таким-сяким, немазаным. Теперь мне почет…

Белозеров первым хлопнул в ладоши, и все сразу захлопали, заглушая слова Петрухи. Он спустился с помоста, надменно поджав губы, бережно прижимая к груди патефон.

— Тракториста Никиту Овчинникова гармошкой… — объявил Белозеров.

Никита вжал голову в плечи, хотел выскользнуть из толпы, но его силой втолкнули на помост, и он стоял там, испуганный, озирался по сторонам.

— Вот дикарь!

— Опупел от радости!..

Взяв гармошку, Никита спрыгнул с помоста, исчез в толпе. Игнат очень хорошо понимал парня и радовался, что правильно решил в тот раз. Не быть бы Никите трактористом, не получать бы премию…

— Анастасию Родионову шелковым отрезом на платье. Игнат не сразу сообразил, что Анастасия его Настюха. Она

взяла из рук Рымарева отрез, одними губами произнесла спасибо и быстро сбежала вниз, пробилась к нему, встала рядом. На пылающем лице блуждала растерянная и счастливая улыбка. Стесняясь своей радости, Настя прикрывала лицо свертком.

— Тараса Акинфеева чемоданом.

Тараска медленно, степенно, с достоинством поднялся на помост. Гнулись и угрожающе потрескивали под его тяжелым шагом тонкие доски. Деловито и спокойно осмотрел он чемодан, постучал пальцем по крышке.

— Хороший… Но зря мне его дали. Честно говорю. Не шибко я удалый, братцы-товарищи. Косил хлеб, конечно, справно, но под большим давлением Игната Назарыча.

— Ему и отдай чемодан, — посоветовал Викул Абрамыч.

— А зачем ему? Лень свою в этот чемодан захлопну, на замок защелкну и подарю тебе, Викул Абрамыч. К твоей больной спине моя лень хорошо подойдет.

Тараска бы и еще говорил, но Белозеров согнал его с помоста.

— Хватит болтать… Игнат Назарыч, иди сюда. Тебе часы с боем.

Взяв часы, Игнат повернулся к толпе. В глазах зарябило от многоцветья нарядов, тесно стало в груди от множества взглядов, устремленных па пего веселых, ждущих, добрых, насмешливых взглядов. И ему захотелось сказать им что-то важное, что-то такое, чтобы они поняли, как хорошо все это и праздник, и что люди все вместе, и нет вражды меж ними. И о Лазурьке хотелось сказать, и о брате Макарше, о великой плате за эту новую жизнь, и чтобы берегли, ценили люди радость больше, чем все другие блага, потому что человек без радости, как лампа без керосину: чаду много, а свету нет.

— Мужики, и вы, бабочки, это первый такой праздник…

Он на минуту замолчал, подбирая слова, и этой минутой воспользовался Тараска.

— Скажи, Назарыч, чтобы чаще проводили! Хотя бы два раза в неделю.

Игнат понял, что сейчас не к месту будут его слова. А может, и, вовсе их говорить не надо… Люди и так все понимают, а кто не понял поймет. И он закончил совсем не так, как думал:

— Это первый наш праздник, но верю, не последний. Внизу его встретил Корнюха, потащил к забору.

— А ну, покажи, что за часы.

Игнат снял бумажную обертку. Продолговатый футляр светлого дерева был украшен резьбой, на крышке два застекленных окна, под круглым цифры и острые пики стрел, под квадратным медная бляха маятника.

— Ничего часы… — Корнюха провел ногтем по стеклу, прислушался, что говорит Белозеров. — Максе отрез сукна на костюм дали. Тоже неплохо. И все же за такие приманки я бы не стал пуп надрывать.

— Ты и так не надрываешься.

— Головой работаю. Где трудодней больше записывают, туда иду. Хлеб делить будут побольше вас с Максей получу. Значит, и часы смогу купить, и сукна на костюм, да и на другое останется.

— Ну-ну, покупай… Много можно купить кое-чего, но не все…

После того, как вручили премии, Рымарев сказал:

— А теперь, дорогие товарищи, приглашаю всех за колхозный стол.

Столы были накрыты на дворе возле зерносклада двумя рядами вытянулись чуть не на версту. Сели, и всем места хватило. Столы ломились от закусок. На огромных подносах вареная баранина, тарелки с рыбой, солеными пыжиками, огурцами, пышной стряпней, чашки с творогом и сметаной. Рымарев и Белозеров не поскупились, всего было вдоволь, только выпивки норма. Мужики, на спиртное зарные, остались недовольны: что за праздник, если вина не вволю? Но таких было немного, и ворчать им не дали, осмеяли…