Разрыв во времени

– Раньше здесь была свалка, – сказала Паулина. – После войны здесь поселились евреи, освобожденные из лагерей. У моих дедушки с бабушкой было много друзей. Ходишь по улицам, и отовсюду слышны аккордеоны и скрипки, губные гармошки и мандолины. Сплошная музыка и меблированные комнаты. В этом доме тоже сдавались комнаты, пока я его не купила. Одна квартирантка прожила тут в подвале еще десять лет. Держала в саду осла. Да что мы стоим на пороге? Пойдемте в дом.

Они вошли в просторную, гостеприимную прихожую, где на столике стояли цветы.

– Лео! Ксено! Идите на кухню и заварите нам чай! Зель! Кло! Несите сумки сюда. У меня тут шесть спален, а занята только одна. Я всегда думала, что у меня будет большая семья… Знаете, как говорится: построишь его, и они все придут? Но никто не пришел.

Паст подошел к пианино, стоящему в эркере.

– Хороший инструмент. Вы играете?

– С детства, – ответила Паулина.

Паст рассмотрел ноты.

– Наверное, вы хорошо играете. Моцарт. Бетховен. Я самоучка. Не умею играть по нотам.

– А я не умею играть на слух, – сказала Паулина.

– Умеете, просто не знаете, что умеете, – сказал Паст. – Я вам покажу. Можно?

Он уселся за пианино и начал играть «Летней порой» Гершвина. Паулина невольно засмотрелась на его большие руки – такие сильные, уверенные и красивые.

– Прекрасное пианино. Чудесно звучит.

– Если судить по тому, сколько я за него заплатила, – сказала Паулина, – оно должно стоять в Карнеги-холле.

Пердита подошла, встала рядом и запела:

– Тише, малыш, не плачь… однажды утром…

Паулина опустилась на стул. Какой голос! Такой же чистый, как у Мими, но более плотский, более глубокий.

Лео и Ксено вернулись из кухни. Кло пришел из прихожей.

– Моя сестра, – сказал он с неприкрытой, бесхитростной гордостью.

Паст начал импровизировать, насыщая мелодию сочными басами.

ТЫ ПРОСНЕШЬСЯ И ЗАПОЕШЬ:

ТВОЙ ПАПА БОГАТ.

ТВОЯ МАМА КРАСИВА[8].

В тот же день, ближе к вечеру, когда все собрались на ужин за большим столом в кухне и стали рассказывать свои истории, Паулина на минуточку вышла и забронировала билет на первый же утренний поезд в Париж.

Ксено заметил, что Паулина ушла. Он поднялся из-за стола, застыл в нерешительности и в итоге подошел к разделочному столу и взял еще порцию пирога с курицей. Зель тоже накладывал себе добавку.

– Зель, – сказал Ксено, – как думаешь, мы можем поговорить?

– О чем? – спросил Зель, не глядя на Ксено.

– О том, что я испоганил себе всю жизнь. Что ты мой сын и я тобой горжусь.

Зель так и не посмотрел на него. Он вернулся к столу.

Ксено налил себе вина. Потом подошел к раковине, вылил туда вино и достал из холодильника бутылку минеральной воды.

Половина пятого утра. Все спят, не спит лишь Паулина. Она тихонько выходит на улицу, совершенно пустую в такой ранний час, и идет за угол, где ее ждет такси. Не у самого дома, а за углом. Чтобы никто не проснулся, чтобы никто не узнал.

Но Ксено тоже не спит. Он знал, что она уезжает. Услышав тихий щелчок замка, он подходит к окну. Потом садится за стол и открывает ноутбук.

Там, в игре, он стоял на холодной улице и смотрел вверх, на окно Мими, всегда темное. В эту ночь у него не было крыльев.

В ее окне горел свет.

Коль это колдовство…

Паулина спустилась в метро и доехала до Сите.

У собора Парижской Богоматери она спустилась на набережную и целый час ходила туда-сюда между кассами прогулочных катеров и каналом Сен-Мартен.

На набережной было людно. Люди сидели в кафе. Группа скучающих школьников, утомленных историей собора, дожидалась vedette к Эйфелевой башне. Закрытые до вечера теплоходы-рестораны дремали у причалов. Смотрители парков подключали поливальные установки на зеленых газонах.

Это она? Говорят, это она.

Паулина подходит к миниатюрной женщине в огромном пальто, неподвижно стоящей у парапета и глядящей на воду. Паулина достает из сумки простую пластиковую папку размером А4. В папке лежит нотный лист, исписанный от руки. С заголовком «ПЕРДИТА».

И жизнь продолжается, независимо от нашей радости и отчаяния, от счастья какой-то одной женщины, от потери какого-то одного мужчины. Мы не знаем, не можем знать, что происходит с жизнями других. Мы даже не знаем, что происходит с нашей собственной жизнью, за исключением отдельных деталей, с которыми мы в состоянии справиться. То, что меняет нас навсегда, происходит без предупреждения. И никогда не узнаешь заранее, что будет дальше.

Это мгновение не отличается от остальных, но именно в это мгновение вдруг разбивается сердце или, наоборот, исцеляется. И время, такое устойчивое и уверенное, вдруг впадает в неистовство. Как мало времени нужно, чтобы изменить целую жизнь, а чтобы понять изменения, порой не хватает и целой жизни.

Пусть звуки музыки ее пробудят

ХоллиПоллиМолли приехали в Лондон.

Лео справлялся со своими переживаниями, развернув бурную деятельность, чтобы можно было притвориться перед собой, что у него все под контролем.

«Твоя музыкальная группа. «Отчужденные», да? Зови их сюда!»