Разрыв. Записки атомного физика

В конце пятидесятых годов обстоятельства привели меня в небольшой городишко к северу от Москвы. В соседней квартире жил пенсионер, человек желчный и раздражительный, любящий подмечать «непорядок». Судя по всему, он привык, чтобы его побаивались, и любил это. Но кого мог напугать пенсионер, даже если в прошлом был он полковником НКВД. Врагом оказался бездомный красавец Васька. Любимец всего подъезда, пушистый сибирский кот, видимо, желая сделать приятное своим благодетелям, часами дремал около чьей-нибудь двери, но, заслышав тяжелые шаги медленно поднимавшегося по лестнице пенсионера, просыпался и норовил проскочить мимо него, избежав пинка ногой.

Когда пенсионеру исполнилось шестьдесят лет, в местной газете напечатали очерк «о славном жизненном пути» отставного полковника. Статью снабдили фотографией. Глядя на обвисшие, с лиловым оттенком и красными жилками щеки юбиляра, трудно было поверить, что в статье помещена его фотография. Глаза, кажется, мало изменились. Помутнели, но, наверное, всегда были холодными и злыми. Две серые щелочки. Последней «военной» должностью юбиляра была служба начальником концентрационного лагеря где-то в Горьковской области. Видимо, о том времени и он и его жена вспоминали с удовольствием, и потому, наверное, эта угодливо улыбавшаяся бабенка, услышав по радио, что Солженицын находится на Западе, заявила в подъезде, что «зря эту падлу не прибили в свое время». Уходя в отставку, служака воспользовался одной из привилегий, полагающихся таким, как он, и получил квартиру в подмосковном городе.

Встречая соседа около дома, я редко видел его смеющимся. Ученых и вообще интеллигенцию он недолюбливал, не скрывал этого, и раз «по-соседски» признался мне, что ему нравится больше «среда простая, рабочая». Вообще мы редко разговаривали, да и о чем нам было говорить, но вышло как-то раз, что разговор зашел о моей работе, и я упомянул лабораторию в Москве, где провел несколько лет. Пенсионер сразу оживился:

- А вы коттедж видели на территории? Узнав, что я даже внутри побывал, он обрадовался, заулыбался:

- А ведь это я тот коттедж строил.

Для него это было напоминанием о тех далеких сороковых годах, когда он, еще молодой и сильный, работал на строящемся в Покровском-Стрешневе секретном «объекте особой важности».

Когда начальник «объекта» полковник Худяков поручил моему будущему соседу заняться строительством коттеджа, тот рьяно взялся исполнять приказ. Вскоре работа стала ему даже нравиться. До сих пор ему приходилось иметь больше дело с бараками для заключенных, и вопросы эстетики и комфорта его тогда не интересовали. Важно было, чтобы вся эта «серая сволочь» не перемерзла от холода раньше времени. Теперь надо было построить добротный дом. Конечно, не его дело было проектировать коттедж. Его задача была попроще - придирчиво принимать у прорабов работу и драть с них три шкуры, коли что не так, как положено, сделано было. При случае и по шее дать, чтобы старательнее трудились.

Коттедж сооружался большой, с кабинетом, спальнями, гостиной и всякими служебными помещениями. Стены, лестница - все отделывалось со вкусом, и лишний десяток тысяч рублей за деньги не считался. Важно было, чтобы будущий хозяин коттеджа остался доволен. Иногда офицер видел его и догадывался, что этому человеку предстоит выполнить какую-то необычайно важную задачу. Какую, конечно, не знал и, будучи человеком опытным, лишних вопросов не задавал.

Строил он коттедж, радовался, но не знал, что будущий его владелец будет пленником. Необычным, но все-таки пленником. До конца своей жизни. Генералы и маршалы будут уважительно пожимать ему руку, для министров он будет высшим авторитетом. Он будет вхож в самые «верха», и там к его голосу будут внимательно прислушиваться. Когда же потребуется, он сможет просить и даже требовать все, что угодно.

Когда черный «ЗИМ» на полной скорости подкатывал к забору вокруг пустыря, молодые парни в штатском с пистолетами под пиджаками уже держали ворота распахнутыми. По воскресеньям владелец коттеджа любил побродить с ружьем в одном из охотничьих угодий, богатых дичью, или отдыхал на даче в Барвихе. Пожелай он отдохнуть у моря, и в его распоряжение была бы немедленно предоставлена дача в Крыму или на Кавказе. Конечно, в 1943 году всего этого не могло быть. В то время был коттедж, расположенное в двухстах метрах от него Главное здание и работа, с раннего утра до позднего вечера. Правда и потом, когда война кончилась, работа составляла основной смысл его жизни, и не нашлось никого, кто сказал бы ему, измученному тяжелой болезнью, что пора ему поберечь себя. И это относится не только к его друзьям, но особенно к черствым правителям государства. Для них он был прежде всего удивительным топливом, сгоравшим ярким пламенем.