Рядом с отцом лежит семья Бучичей. Отец говорил мне, что эти Бучичи — наша родня. После войны, когда мне было семь лет, я на выборах нес депутату Бучичу букет цветов. Был там и нынешний президент — он поднял меня, а цветы взял у девочки Паулины, что была на год моложе меня. Мы должны были сказать что-то депутатам, но я растерялся и не сказал ничего. Один Бучич был председателем МНК. Но это уже другая ветвь. Надо будет поглядеть в записки отца.
От грустных мыслей стало не по себе, я отправился домой. Вечером пришли поздравить меня, именинника, мама с мужем. Принесли грог, водку, сигареты и коробку конфет.
Четвертая глава
Когда пришла мама со своим мужем Винцо, у нас гостил пес Бояр. Он не впускал их — хотя и сам был гостем, а сторожил наш двор очень зорко. И думать было нечего, что он позволит себя уломать. Пришлось посадить его на цепь, пока гости не вошли в дом. Это обстоятельство немного рассердило Винцо — он заподозрил, что я специально науськал пса против родни.
Мы раскупорили водку. Винцо тут же опрокинул стаканчик и только тогда сменил гнев на милость. Моей жене предложили грог и с нетерпением стали ждать, как она к нему отнесется — а она вызывающе долго пила воду. (Как выяснилось, жена вообще его не попробовала: утром я нашел бокал за радио. А мне всю ночь казалось, что где-то гниют забытые фрукты.)
Дочка стала мыть голову, Я ничего не сказал ей, но про себя решил: когда мать с Винцо уйдут, хорошенько пропесочить ее за нелюбезность. Жена призналась, что поссорилась с сестрой из-за наследства. Я обронил, что ни о чем таком понятия не имею, хотя на самом деле сестра сообщила мне о перебранке.
Я заметил, что отец в своих записках много писал о нововесских людях. Многих знал — каждому что-то ставил как каменщик. Я взял отцовские записки и стал искать место, которое было бы кстати сейчас зачитать. Но каждый говорил о своем.
Потом я вообще подумал, что сейчас не время ворошить прошлое. Хоть отец и любил мать, но всегда подозревал ее в изменах. Именно эта его неуверенность и ревность приводили к ссорам. Отца своего он не знал, мать его, моя бабка, часто говорила ему, как этот человек обманул ее. Отец в любовь не особенно верил, да и сам себе не доверял. Из комплекса неполноценности возникла и ревность.
Живи он еще и сиди сейчас с нами, он был бы рад, что видит свою бывшую жену. Радовался бы, что дети вместе на его земле, в его доме, среди стен, которые он же и ставил. Скорей всего, и на маминого мужа бы не сердился. Отец умел великодушно прощать. Чтобы быть объективным, скажу — мало кто сознает, что прощать подчас очень удобно, Вера в высшую справедливость позволяет иным людям замыкаться на себе, а все остальное сваливать на бога.
Пан Илечко считал моего отца типом созерцательным. И понимал это как похвалу.
Отец был бы рад, что мы все собрались. Он любил делиться своими мыслями. Уже лежачим больным часто говорил мне: «А знаешь, сколько я всего за ночь передумал?!»
Нет, не стал я читать отрывка из записок отца. А лишь сказал, что наше наследство потому «некоторых» (мою жену) так волнует, что я не осмелился попросить отца перед смертью мою долю имущества переписать на меня. Помнится, такая же штука случилась и с бабкой Франтишкой. Жалко мне было тогда бабушку: переписав имущество на моего отца, она почувствовала себя заживо погребенной, Что есть у бедного человека, кроме этих столь знакомых стен, садика и деревьев, которые считает он частью своего существа? А заберешь у него эту малость, он чувствует себя точно ампутированный. Поэтому я так и не предложил отцу написать завещание или переписать на меня дом, где я живу, — жалел его. Рад был, что эти вопросы не возникали. И потому даже то, что я построил за свои деньги, вошло в общее наследство. У жены это не укладывается в голове, и она чувствует себя обделенной.
Этот разговор, как я заметил, даже маме был не по душе. Может, ей казалось, что я намекаю на ее дом. Все воспрянули духом, когда речь зашла о другом.
Винцо ругал своего коллегу, не взявшего в прошлом году отпуска. Хочет уйти в отпуск теперь, когда отпуск нужен тем, кто собрался копать огород. Как, например, он, Винцо.
— Он думает, — начала жена, не слушая никого, — что я не знаю, как было дело. Вся деревня на меня наседала, пока я не попалась в ловушку. Брр! Так я стала его женой, но я, право, не знала, что меня ждет.
Никто так и не понял, почему жена говорит об этом именно сейчас. Она смотрела на бутылку водки и кивала головой.
— Уже снова пьет! — сказала она строго и глянула на меня.
— Не он пьет, а я, — вскричал Винцо.
— Его сестры все с меня собезьянничали, подражали мне во всем, а потом, когда все из меня вытянули, все мое богатство, что родители в меня вложили, оболгали меня, объявили чокнутой, И он, — указала она на меня, — всю меня ободрал, а когда я состарюсь и меня никто не будет бояться, придется во всем ему уступать. Одно дело — помогать друг другу, а другое — эксплуатировать человека. Умру на десять лет раньше, потому что его жратву на плите сторожу, даже жилы болят.
— А ты сядь, — сказал я.