Одни и те же вопросы задавались и на Сентр-стрит, и в местном полицейском участке, но положение Хеплмейера было таково, что сам верховный комиссар пригласил его в свой кабинет (уже наступила полночь) и вежливо спросил его умоляющим голосом:
— Что там, по другую сторону обруча, профессор?
— Не знаю.
— Вы говорите… Вы уже говорили это. Но ведь обруч — творение ваших рук.
— Строим же мы электрогенераторы. Разве мы знаем, как они работают? Мы получаем электроэнергию, но разве мы знаем, что это такое?
— Разве мы не знаем?
— Нет, не знаем.
— Ладно, но из Филадельфии приехали родители Силвермана. Они привезли с собой филадельфийского адвоката и около шестнадцати филадельфийских репортеров. Все они хотят знать, где мальчик, и готовы возбудить бог знает сколько судебных исков.
Хеплмейер вздохнул:
— Я тоже хотел бы знать, где он.
— Что же нам делать? — взмолился комиссар.
— Не знаю. Думаете, вам следует арестовать меня?
— Мне нужно выдвинуть обвинение. Преступная халатность, непреднамеренное убийство, похищение — что-то в этом роде… Я сам не знаю, что вам предъявить.
— Я не полицейский, — заметил Хеплмейер. — В любом случае, это помешает моей работе.
— Парень хоть жив?
— Не знаю.
— Профессор, попытайтесь мне объяснить, — спросил комиссар с некоторой долей раздражения. — Что находится по другую сторону обруча?
— Если смотреть сквозь обруч, то за ним располагается университет — это в прямом смысле. В другом смысле…
— Что?
— Другая часть пространства. Другая временная последовательность. Вечность. Может быть, Бруклин. Я даже не могу предположить.
— Ну уж не Бруклин. И даже не Аляска, иначе мальчик давно бы уже вернулся. Чертовски странно, что вы собрали эту штуку, а теперь не можете даже объяснить, как она действует.
— Это я могу объяснить, — извиняющимся тоном произнес Хеплмейер. — Она изгибает пространство.
— И это у нее получается?
— Может быть.
— У меня есть четверо полицейских, желающих пройти сквозь обруч, — добровольцы. Вы согласитесь?
— Нет.
— Почему?
— Пространство — странная вещь, а может быть, и не вещь вовсе, — ответил профессор с затруднением, с которым всегда сталкивается ученый, когда пытается сформулировать абстракцию так, чтобы эта формулировка удовлетворила неспециалиста. — Пространство — это не та область, в которой мы разбираемся.
— Но мы уже достигли Луны.
— Верно. И это довольно неуютное место. Представьте себе, что парень оказался на Луне.
— Неужели?
— Не знаю. Он мог оказаться и на Марсе. Или не долететь миллиона миль до Марса. Я бы не хотел подвергать такому риску еще и четверых полицейских.
В конце концов, с простодушной изобретательностью, а может, с изобретательностью живодеров, через обруч пропустили собаку. Она исчезла.
В течение четырех последующих недель денно и нощно около обруча стоял полицейский наряд, а профессор между тем проводил большую часть дня в суде, а большую часть вечера — в беседах со своими адвокатами. Тем не менее, он нашел время, чтобы трижды встретиться с мэром.
Нью-Йорку жутко повезло с мэром. Стоявшие перед ним проблемы почти полностью уравновешивались его яркой индивидуальностью, умом и воображением. Если профессору Хеплмейеру снились пространство и неопределенность, то мэру с тем же постоянством снились экология, мусор и финансы. Потому ни у кого не вызвало удивления, что мэр выдвинул идею, которая обещала изменить ход истории.
— Мы проведем опыт с одним-единственным мусоровозом, — умолял мэр Хеплмейера. — Если он удастся, вы получите третью Нобелевскую премию.
— Мне не нужна еще одна Нобелевская премия. Я и первых двух не заслуживаю. У меня столько грехов.
— Я могу убедить Бюджетный совет, чтобы они уплатили все расходы по делу Силвермана.
— Бедный мальчик… но разве Бюджетный совет сможет снять с меня хоть часть вины?
— Он сделает вас миллионером.
— Этого я хочу меньше всего.
— Наконец, это ваша обязанность перед человечеством, — настаивал мэр.
— Университет никогда не разрешит вам этого.
— Колумбийский университет беру на себя, — заверил мэр.
— Это отвратительно, — в отчаянии произнес Хеплмейер. Но потом сдался, и на следующий день груженый мусоровоз проехал по университетскому двору к обручу.
Блестящее предложение мэра распространилось по городу, как лесной пожар. Не только местная пресса, телевидение, не только почти двенадцать тысяч студентов и других городских зевак, но и зарубежные корреспонденты прибыли в назначенный час на место. Ажиотаж объяснялся тем, что талант производить мусор, несомненно, заложен в генах человечества, а может быть, даже является важнейшей функцией человечества, как однажды бестактно заметил Джордж Бернард Шоу. И уж уборка этого самого мусора, несомненно, является общечеловеческой проблемой.
Итак, камеры зажужжали, и пятьдесят миллионов глаз вперились в телеэкраны, когда большой мусоровоз занял исходную позицию. Для истории заметим, что водителем был Ральф Веккио, а его помощником Тони Андамано.
Андамано стоял, так сказать, в лучах славы, спокойно и умело направляя Веккио: