Разум и чувства

Элинор с большой тревогой наблюдала за подавленным состоянием своего гостя. Радость от его приезда для нее омрачилась тем, что сам он, казалось, не испытывал от этого почти никакой радости. Было ясно, что он несчастен. Элинор объясняла его депрессию прежним чувством, которое, без сомнений, она когда-то разбудила в нем, хотя почему он не спешил с признанием, было ей непонятно. Она стала волноваться, а любит ли он ее по-прежнему? Уверенность таяла с каждым часом. Былая нежность в его взоре появлялась лишь на миг, и снова уступала место холодности.

На следующее утро он спустился к завтраку раньше, чем миссис Дэшвуд и Маргарет. Элинор уже была в столовой, а Марианна, всегда готовая содействовать их счастью, насколько это было в ее силах, поспешила под каким-то предлогом оставить их наедине. Но не успела она подняться и на несколько ступенек, как хлопнула дверь и, оглянувшись, к своему удивлению, увидела, что Эдвард вышел в коридор следом за ней.

– Пойду, проведаю своих лошадей в деревне, – сказал он, – так как вы еще не готовы к завтраку, я скоро вернусь.

Эдвард вернулся в прекрасном расположении духа. По пути он не мог отвести взгляд от уютных уголков Бартона, которые чередовались один за другим, а из деревеньки на холме открывался такой потрясающий вид, что он долго обменивался впечатлениями с Марианной, которая, наконец-то нашла с ним общую тему для разговора. Найдя благодарного слушателя, она начала подробно описывать свое собственное отношение к окружающему миру и подробно расспрашивать о том, что его поразило в окрестностях Бартона, но Эдвард прервал ее:

– Давайте не будем заходить так далеко, дорогая Марианна. Вы же помните, что я ничего не смыслю в пейзажах, и совершенно не чувствую живописи. Склоны холмов я называю «крутыми», хотя для вас они – «смелые», их растительность мне кажется колючей и неказистой, а для вас она – «необычная и бурная», а отдаленные объекты я вообще не вижу, хотя они для особо одаренных – «тающие вдали». Поэтому давайте остановимся на том, что я вам уже рассказал, этого вполне достаточно. Итак, эту местность я считаю прекрасной, холмы крутыми, леса густыми, долины уютными, луга богатыми, стойла для волов многочисленными. Это описание полностью совпадает с моими представлениями о том, какой должна быть долина, не только прекрасной, но и плодородной. Я осмелюсь назвать ее и живописной тоже, потому что она вам нравится. Я также охотно верю, что она полна скал и выступов, серых болот и зарослей. Но это все укрылось от меня. Я не разбираюсь в живописи.

– Вы, действительно, в ней не разбираетесь, но зачем же этим бравировать?

– Могу предположить, – сказала Элинор, – что здесь Эдвард из одной крайности бросается в другую, так как считает, что многие люди чересчур восхищаются прекрасным, больше, чем чувствуют на самом деле. И так как ему противны такие претензии, то он представляется более безразличным к красивым видам, чем это есть на самом деле. Он просто привередливый и притворный.

– Да, это абсолютная правда, – сказала Марианна, – восхищение природой в обществе превратилось в банальность. Каждый претендует на чувственность и старается описать увиденное с подчеркнутым вкусом и изяществом. Ненавижу банальность во всех её проявлениях. И никогда не поддерживаю такие беседы, потому что не нахожу слов, чтобы объяснить им, что значит «избитый» или «банальный».

– Вы меня убедили, – сказал Эдвард, – что действительно чувствуете всю красоту пейзажа, в чем только что откровенно признались. Но, в ответ, ваша сестра должна разрешить мне чувствовать так, как я только что признался. Я любуюсь природой. Но не с точки зрения художника. Мне не нравятся скрюченные, изогнутые и больные деревья, мне больше по душе прямые и цветущие. Мне не нравятся разрушенные и заброшенные коттеджи. Мне не нравятся крапива, чертополох или цветущий вереск. Большее удовольствие мне доставляют тучные воловьи стада, а не сторожевые башни, а отряды счастливых жителей богатых деревень мне приятней, чем самые благородные разбойники в мире.

Марианна посмотрела с интересом на Эдварда и с сочувствием на сестру. Элинор только засмеялась.

Тема была исчерпана, и Марианна молчала до тех пор, пока не обратила внимание на перстень гостя. Она сидела рядом с Эдвардом, и когда миссис Дэшвуд передавала ему чай, он протянул руку прямо перед ней, и Марианна заметила на ней перстень с тонкой прядью волос в оправе.

– Я раньше не замечала, чтобы вы носили такое кольцо, – воскликнула она, – Это волосы Фанни? Я помню ее обещание дать вам локон. Но мне помниться, что ее локоны были темнее.

Марианна сказала это безо всякого намека. Но Эдвард мгновенно покраснел. Бросив минутный взгляд на Элинор, он покраснел еще больше и сказал:

– Да. Это волосы моей сестры. В кольце они всегда смотрятся с другим оттенком, вы же знаете.