Разум и чувства

Ждать — вот единственное, что ей оставалось. В палате — стерильной, белой и страшной — Марианне давали все, что, как помнила Элинор, было необходимо в случае тяжелого приступа астмы. Молоденький врач — ей показалось, что по возрасту он больше годился в студенты — подробно объяснил, что в дополнение к бета-блокаторам им, возможно, придется добавить аминофиллин, а если наступит остановка дыхания, то и адреналин. Элинор смотрела на него, кивая, не в силах сказать, чтобы он прекратил перечислять лекарства и просто сказал, умирает Марианна или нет. От паники у нее сводило желудок при взгляде на его юное, бледное, серьезное лицо; она едва не сходила с ума от своей беспомощности, от мучительного, душащего одиночества, связанного не с тем, что она оказалась сама по себе в этом незнакомом госпитале, а с возникшим вдруг осознанием, что ей, возможно, придется дальше жить без Марианны. Эта перспектива была настолько кошмарной, что на какое-то время вытеснила из ее головы все остальные мысли, избавив даже от самобичевания, которое, Элинор знала, вот-вот захватит ее, напомнив о раздражении в адрес Марианны, недостатке жалости и сочувствия, неприятия эмоциональности сестры, ее нетерпения и упрямства — список можно было продолжать бесконечно. Но только не сейчас. Сейчас она сидела, охваченная словно параличом, на пластмассовом стуле в больничном коридоре, пока Билл Брэндон как одержимый несся в Девон, чтобы скорей привезти их мать и Маргарет.

Билл держался потрясающе. Он вызвал «скорую», а по приезде в госпиталь заставил врачей немедленно заняться Марианной, при этом ни разу не повысив голос, но и не принимая никаких возражений. После хлопот в приемном отделении, занявших около получаса, он, с лицом искаженным от тревоги, внезапно обратился к Элинор:

— Я остался бы с вами, честное слово, но я просто сойду с ума, если ничегоне буду делать. Вы не против, если я оставлю вас ждать здесь, а сам съезжу за вашей мамой?

Элинор сглотнула, кивая в ответ.

— Я буду вам очень признательна, очень, я…

— Вы ей уже сообщили?

— Нет. Я пока никому не звонила.

— Так позвоните, — сказал Билл. — Позвоните ей прямо сейчас. Скажите, я буду у них через пару часов. Если…

— Нет!

Он вздрогнул и на мгновение закрыл ладонями лицо. Потом проговорил еле слышно:

— Врачи сейчас творят чудеса…

— Езжайте, — сказала Элинор.

— А как вы, нормально?

— Нет, конечно. И вы тоже. Но все равно, езжайте скорей и привезите маму. Прошу вас! И спасибо.

— Пишите мне СМС. И позвоните матери…

— Езжайте же!

Он развернулся и бросился бегом по коридору. Кто-то остановил его — незнакомая медсестра в темно-синей форме, — и Элинор увидела, как он задержался на секунду, а потом снова побежал к лифтам, а медсестра стояла и глядела ему вслед, качая головой. Чуть позже Элинор достала из кармана телефон и позвонила матери, стоя у окна и глядя на асфальтированную площадку между зданиями с бетонными кольцами, из которых торчали запыленные, неухоженные кустарники. Их разговор казался ей нереальным, он словно происходил в кошмарном сне, а не субботним утром самого обычного апреля.

— Билл едет, — повторяла она, слушая, как плачет Белл, — он уже в пути. Билл едет.

Потом Маргарет вырвала у матери трубку, и Элинор пришлось повторить все еще раз, и Маргарет — благослови ее Господь! — отвечала спокойно и собранно и обещала Элинор, что они будут готовы к приезду Билла, когда бы тот ни появился, и только в конце с внезапным отчаянием спросила:

— Что, если будет уже поздно?

— Нет, — воскликнула Элинор, помимо воли скрещивая пальцы, — нет. Этого не случится.

Она посмотрела на часы. На запястье их не оказалось: у нее не было времени надеть часы, она и не вспомнила о них, да что там, она даже не почистила зубы! Надо заняться этим сейчас. Надо пойти купить зубную щетку и расческу, выпить кофе и пройти через все неизбежные ритуалы, с которых начинается день. И тут страх за Марианну навалился на нее с такой силой, что Элинор охнула и согнулась пополам, свесив вниз голову и глядя на серый блестящий линолеум на полу, шепча самой себе:

— Прошу, Марианна, не умирай, не оставляй меня, борись, Эм, сражайся, пожалуйста, ради меня, я все сделаю, я смогу, я…

— Вы сестра Марианны?

На блестящем сером фоне в поле зрения Элинор возникла пара громадных белых бахил. Секунду или две она пыталась осмыслить эту картину; потом выпрямилась, скользнув взглядом снизу вверх по джинсам, клетчатой рубашке и белому медицинскому халату. Еще выше было лицо, иранское, а может, иракское, — рассеянно подумала Элинор, — а может, сирийское или турецкое, но точно ближневосточное, и густые волосы, очень темные, чуть ли не до синевы, иссиня-черные…

— Вы сестра Марианны? — повторил врач.

Он улыбался. Улыбался! Элинор вскочила со стула.

— Да! Да? Она?..

— Она пришла в себя, — ответил он. — Дыхание самостоятельное. Бронхи до конца не расслабились, но процесс идет.

Элинор не сводила глаз с его лица.

— Вы хотите сказать…

Врач поднял вверх руку с двумя скрещенными пальцами. Потом кивнул.