Разум и чувства и гады морские

Мистеру Джону Дэшвуду вполне достало времени, чтобы как следует обдумать, до какой степени и в каком разумном объеме он может обеспечить сводных сестер. Он вовсе не был непорядочным, если не считать непорядочностью некоторую сердечную холодность и себялюбие; однако, в общем и целом, его уважали. Будь он женат на более обходительной женщине, его бы, возможно, уважали еще больше. Но миссис Джон Дэшвуд была до того бесчувственна и себялюбива, что могла бы служить злой карикатурой на своего супруга.

Дав обещание отцу, он про себя решил добавить к состоянию сводных сестер по тысяче фунтов, ибо перспектива вступления в наследство согрела его сердце и склонила к щедрости. Да! Он подарит им три тысячи фунтов, и это будет великодушно! Так он полностью их обеспечит и даст шанс каждой устроить свое счастье на приличествующей высоте над уровнем моря.

Не успели останки Генри Дэшвуда, уложенные, насколько это было возможно, по человеческому образу и подобию, похоронить, как, не утруждаясь предупреждением, в Норленд-парк прибыла миссис Дэшвуд с сыном и челядью. Никто не мог оспорить ее права приехать; с момента гибели Генри Дэшвуда дом со всеми его причудливыми коваными оградами и штатом зорких гарпунщиков принадлежал ее мужу. Однако бестактность, с которой она себя держала, сильно задевала новоиспеченную вдову. Миссис Джон Дэшвуд и прежде ни у кого из родственников мужа не ходила в любимицах, но до сих пор ей не представлялось возможности продемонстрировать, с каким пренебрежением к душевному покою других людей она способна вести себя, если это сулит ей выгоду.

— Нет никаких сомнений, что ваши родственники обладают досадным свойством притягивать к себе неблагосклонное внимание рокового океана, — недобро сказала она мужу вскоре после прибытия. — Если он решил забрать их себе, пусть это случится не там, где играет мой ребенок.

Подобное поведение невестки ранило вдову Генри Дэшвуда так больно, что прямо в день ее прибытия она покинула бы дом навсегда… если бы страстная мольба старшей дочери не донесла до нее две мысли: во-первых, о том, что подобный отъезд был бы неприличен, а во-вторых, что отправляться в путь, не обзаведясь предварительно достаточной вооруженной охраной, было бы истинным безумием.

Элинор, старшая дочь, обладала незаурядной ясностью ума, которая уже в девятнадцать лет сделала ее полноправной советчицей матери. У нее были доброе сердце, широкая спина и крепкие икры, а резные поделки из плавуна удавались ей просто превосходно и неизменно приводили всех в восхищение. Элинор была прилежна и с ранних лет поняла, что выживание во многом зависит от ума; ночи напролет она просиживала над толстыми книгами, пока не выучила назубок всех рыб и морских млекопитающих, развиваемую ими максимальную скорость, а также уязвимые места и не научилась опознавать их по шипам, клыкам и иглам.

Кроме того, Элинор обладала пылким сердцем, но умела держать себя в руках. Миссис Дэшвуд этого умения пока не обрела, а одна из ее дочерей твердо решила не обретать никогда. Во многом Марианна была такой же способной, как и Элинор. Плавала она ничуть не хуже, а что до объема легких, то он у нее был поистине выдающимся. Марианна отличалась умом и проницательностью, но также и неуемной энергией во всем, за что ни бралась. Ни ее радости, ни ее печали не знали меры. Она была великодушной, любезной, привлекательной — какой угодно, только не рассудительной. Она имела обыкновение со вздохами говорить о морских чудовищах, включая и то, что не так давно искусало ее отца, вычурно величая их то «нашими кистеперыми мучителями», то «непостижимыми жителями океанских глубин», и вслух рассуждать об их ужасных секретах, недоступных человеческому пониманию.

Маргарет, младшая сестра, была милой и доброжелательной, однако имела опасную склонность, непозволительную для жителей прибрежного района, хоть и простительную для ее нежного возраста: она любила танцевать под дождем и прыгать в лужах. Снова и снова Элинор предостерегала ее о последствиях подобного детского энтузиазма.

— В воде опасно, Маргарет, — говорила она, сокрушенно качая головой, не сводя взгляда с нашкодившей сестры. — В воде неминуемая смерть.

Глава 2

Миссис Джон Дэшвуд сделалась полноправной хозяйкой Норленда; ее свекровь с дочерьми оказались в положении гостей. Как таковых миссис Дэшвуд принимала их со спокойной любезностью — жабры тунца за обедом им непременно доставались, — а мистер Дэшвуд с радушием. Он довольно искренне убеждал их чувствовать себя в Норленде как дома, и поскольку единственно разумным выходом миссис Дэшвуд считала оставаться на месте, пока не найдется подходящего дома по соседству, его приглашение было принято.

Отложить отъезд из этих мест, где все напоминало о былых радостях — все, кроме пятна крови на прибрежных камнях, которое не хотело смываться, сколько о него ни бились волны, — сейчас было для нее самым лучшим решением. Печали всегда поглощали ее целиком, однако и минутами радости, и трепетным предвкушении счастья она умела наслаждаться как никто другой.