Разум и природа

Удобным индикатором логического типа является система подкрепления, на которую собака будет реагировать некоторым элементом поведения, входящим в наше описание. По-видимому, простые действия оказываются реакциями на подкрепление, применяемое по правилам оперантного обучения (operant conditioning). Но способы организации простых действий, которые в нашем описании поведения можно было бы назвать «угадыванием», «различением», «игрой», «исследованием», «зависимостью», «преступлением» и тому подобное, принадлежат другому логическому типу и не подчиняются простым правилам подкрепления. Павловской собаке никогда нельзя было даже предложить положительное подкрепление за восприятие изменения контекста, поскольку предварительное противоположное обучение было слишком глубоким и эффективным.

В павловском случае собака не может преодолеть скачкообразное изменение логического типа от «контекста различения» к «контексту угадывания».

Рассмотрим теперь, напротив, случай, когда животное сумело проделать такой скачок. В Институте изучения океана на Гавайях самку дельфина (Steno bredanensis) обучали ожидать, что за свистком дрессировщицы следует выдача еды, и ожидать, что в случае повторения в дальнейшем того же поведения, при котором она слышала свисток, она снова услышит свисток и получит еду. Эта самка использовалась дрессировщиками, чтобы показывать публике, «как мы дрессируем дельфинов». «Когда она входит в демонстрационный бассейн, я наблюдаю за ней, и как только я хочу, чтобы она что-нибудь повторила, я тут же даю свисток, после чего ее кормят». Она повторяет это «что-нибудь», и снова получает подкрепление. Три повторения этой последовательности были достаточны для демонстрации, после чего ее удаляли за сцену, до следующего представления через два часа. Она усвоила некоторые простые правила, относящиеся к ее действиям, к свистку, демонстрационному бассейну и дрессировщице, связав их в общий паттерн, в контекстную структуру, то есть набор правил истолкования всей этой информации.

Но этот паттерн подходил только к одному эпизоду в демонстрационном бассейне. Поскольку дрессировщики хотели снова и снова показывать, как они обучают, дельфину приходилось нарушать этот простой паттерн и справляться с целым классом таких эпизодов. Это был уже более широкий контекст контекстов, в котором поведение животного оказалось ошибочным. На следующем представлении дрессировщица опять хотела продемонстрировать «оперантное обучение», и для этого она (дрессировщица) должна была выбрать другой образец заметного поведения. Когда та же самка дельфина вышла снова на арену, она опять проделала свое «что-нибудь», но за этим не последовал свисток. Дрессировщица ждала следующего элемента заметного поведения — скажем, удара хвостом, обычного выражения досады. Затем это поведение было подкреплено и повторено.

Но, конечно, на третьем представлении удар хвостом не был вознагражден. В конечном счете, дельфин научился справляться с контекстом контекстов, предлагая при каждом выходе на арену другой или новый вид заметного поведения.

Все это произошло в свободной естественной истории отношений между дельфином, дрессировщицей и публикой еще до моего прибытия на Гавайи. Я понял, что происшедшее потребовало обучения более высокому логическому типу, чем обычно, и по моему предложению вся последовательность была повторена в экспериментах с новым животным и тщательно записана. [Описание см. в K.Pryor, R.Haag, and J.O'Reilly, «Deutero-Learning in a Roughtooth Porpoise (Steno bredanensis)», U.S. Naval Ordinance Test Station, China Lake, NOTS TP 4270; дальнейшее обсуждение в моей книге Steps to an Ecology of Mind, pp. 276–277.] Расписание экспериментального обучения было тщательно спланировано: животное должно было пройти ряд сессий обучения, каждая продолжительностью от 10 до 20 минут. При этом животное никогда не вознаграждалось за поведение, награжденное в предыдущей сессии.

Надо прибавить к экспериментальной последовательности два замечания:

Во-первых, оказалось необходимым (по мнению дрессировщицы) во многих случаях нарушать правила эксперимента. Переживание ошибок настолько огорчало дельфина, что для сохранения отношений между ним и дрессировщицей (т. е. контекста контекста контекстов) приходилось давать больше подкреплений, чем полагалось дельфину. Это была незаслуженная рыба.

Во-вторых, для каждой из первых четырнадцати сессий характерно было многократное напрасное повторение любого поведения, подкрепленного на предыдущей сессии. По-видимому, другое поведение демонстрировалось животным лишь случайно. В промежутке между четырнадцатой и пятнадцатой сессией дельфин казался очень возбужденным; и когда он появился на арене в пятнадцатой сессии, он предъявил сложное представление из восьми заметных образцов поведения, четыре из которых были новы и никогда ранее не наблюдались у этого вида животных. С точки зрения животного, это был скачок, разрыв между логическими типами.