Разум: от начала до конца. Новый взгляд на эволюцию сознания от ведущего мыслителя современности

Я птица, гнездящаяся на земле, и мои птенчики не защищены от злых зверей, которые разевают на них пасть. Вон тот злобный хищник вот-вот подберется к нам, если я его не отвлеку; я думаю, он захочет поймать меня и съесть и забудет про деток. Но его надо как-то заманить, дать ему понять, что меня можно съесть (он же не дурак). Он поверит, если я докажу ему, что не могу летать. Пожалуй, мне стоит притвориться инвалидом со сломанным крылом, и все будет супер.

И не говорите, что я усложняю! Вот она, и цель, и определенные ожидания, и гипотеза о рациональности поведения хищника, и план, основанный на этой гипотезе. Реалистичнее, конечно, был бы монолог, представляющий «мысли» птицы примерно вот в таком виде: «Вот идет хищник. Я вдруг чувствую острое желание сплясать этот идиотский танец со сломанным крылом. Интересно, с чего бы это?» Но даже подобный монолог приписывает птице гораздо более мощные мыслительные способности, чем они есть на самом деле. Птица, как и лифт, создана, чтобы делать правильные вещи в правильное время и уметь делать нужный выбор. Исследователи в прошлом, справедливо полагая, что монолог в голове птицы – это уж слишком, чтобы быть правдой, выдвигали гипотезу, что ее поведение вовсе не является свободной реакцией, а чем-то типа панической атаки, выглядящей как неуправляемые спазмы, имеющие побочный эффект, привлекающий внимание хищника. Но это чудовищная недооценка птичьего понимания ситуации. Хитроумные эксперименты с ржанками (Ristau, 1983, 1991) с использованием игрушечного енота на колесиках показали, что ржанка пристально мониторит внимание хищника (направление его взгляда) и, соответственно, усиливает симуляцию травмы, если хищник начинает терять интерес к охоте или, наоборот, приближается слишком быстро. Птица улетает прочь в правильный момент, когда враг уже удалился на порядочное расстояние от ее гнезда. Птице не нужно знать все причины своей реакции, однако она распознает определенные признаки, маркирующие эти причины, и вполне адекватно реагирует на них. Это поведение не является простым рефлексом, типа «коленного», унаследованного от предков, но и нехитрая схема, продуманная собственным мозгом птицы; это эволюционно закрепленная реакция, учитывающая различные варианты течения событий, обстоятельства и детали, запускающая сложный спектакль, как наиболее рациональный ответ на опасность.

Плавающая рациональность отвечает на вопрос исторической реконструкции: почему эта рутинная реакция птицы выглядит именно так? Относясь к антропоморфизму[74] с некоторой опаской, ответ можно попытаться сформулировать без использования совсем уж «менталистских» терминов, с помощью расхожих выражений. Рутинная реакция представляет собой «привлекающее внимание» поведение, успех которого зависит от вероятных «целей» и «восприятий» хищника, предназначенное для того, чтобы «заинтересовать» его самой ржанкой и увести как можно дальше от ее гнезда. «Мониторинг внимания» хищника и соответствующее изменение поведения, направленное на удержание его «интереса», помогают ржанке успешно защищать птенцов от поедания. (Этот длинный ответ лишь на первый взгляд кажется более научным, чем версия, описывающая намерения птицы в виде ее монолога; обе версии описывают одни и те же особенности, те же оптимальные допущения и те же требования к доступной информации.) Будущие эмпирические исследования могут выявить как дополнительные преимущества, так и слабости в этом сложном природном устройстве. Очевидно, что ржанки «знают достаточно», чтобы не применять технологию заманивания к приближающейся корове: на корову, наоборот, летишь, хлопаешь крыльями, попросту отгоняя ее от гнезда. А устоит ли ржанка перед порывом использовать метод «раненого крыла», если увидит по-настоящему раненную птицу или иную беззащитную жертву, которая уже привлекала внимание хищника? Или поступит еще более потрясающим образом, как предположил Дэвид Хейг[75] (2014, в личной переписке):