Разум VS Мозг. Разговор на разных языках

Десятилетие назад было обнаружено, что смена паттерна поведения с одиночного не может быть инициирована, если пощекотать пучок волосков, расположенный на задних лапках саранчи, – ту самую точку, которая приходит в контакт с другими насекомыми, когда они находятся в близком соседстве. Позже исследователи обнаружили, что стимулирование этих волосков запускает внезапный выброс серотонина в мозге – его уровень втрое превышает уровень серотонина в мозге одинокой саранчи. Серотонин – мощный нейромедиатор, среди множества его функций такие, как регулирование настроения, гнева, агрессии и аппетита. Блокирование действия серотонина предотвращает роение, введение серотонина одинокой саранче превращает ее в роящегося монстра. «Вот перед нами одинокое создание, пустынная саранча. Но дайте ей немного серотонина, и она пойдет и присоединится к банде», – сказал автор исследования Малькольм Берроуз (Malcolm Burrows) из Кембриджского университета [114].

Представьте себе комикс про чету саранчи, ведущую беседу за обедом после того, как муж подвергся такой трансформации. «Что на тебя нашло? – спрашивает жена. – Ты всегда был вдумчивым, бережливым, экологически сознательным вегетарианцем, а теперь – посмотри на себя – у тебя даже окраска изменилась! Ты уже не тот саранча, которого я знала все это время». Самец пожимает плечами и бросает на жену взгляд искреннего раскаяния. Но прежде чем он успевает сказать что-то в ответ, его внимание привлекает туча саранчи, зависшая за окном гостиной. Он поднимается, двигаясь в сторону двери. «Вернусь поздно. Не жди меня». На следующей картинке миссис Саранча стоит у окна, глядя, как ее муж присоединяется к рою. На последнем рисунке миссис Саранча, открыв окно, кричит вслед своему мужу: «Я передумала! Подожди, я сейчас догоню!»

Групповое мышление

Поскольку нам не свойственно думать о саранче как о самостоятельном существе с хорошо развитым разумом, мы не беспокоимся о том, ограничен ли разум саранчи отдельной особью. Очень просто принять тот факт, что роение ведет к частичной перестройке и реорганизации мозга саранчи. Но говорит ли это нам что-нибудь о групповом поведении человека? Могут ли аналогичные биологические эффекты стоять за проявлениями групповой «дедовщины», которая оканчивается неумышленными убийствам, геноцидом в Руанде[35], издевательствами над заключенными в тюрьме Абу-Грейб[36], резней в Сонгми[37]? Или психологических объяснений достаточно? Мы ненавидим толпу, испытываем сильные чувства, когда нарушаются наши территориальные права, слишком интенсивный фоновый шум расстраивает нервы…

Иан Казен, занимающийся математической биологией в Принстонском и Оксфордском университетах, обнаружил некоторые поведенческие свидетельства человеческого роения, основывающиеся на лабораторных наблюдениях. Тем не менее по его наблюдениям, способности людей к роению весьма посредственны [115]. В то же время, опираясь на масштабное математическое моделирование роения множества видов, он заметил схожую активность на уровне отдельных клеток человеческого мозга. Казен приводит в качестве примера восприятие – проблему того, как мозг извлекает смысл из неструктурированного потока сигналов, поступающих от глаз. «Каким образом мозг использует эту информацию и приходит к общему решению о том, что вы видите?» С его точки зрения, ответ может лежать в своего рода внутреннем роении на нашем клеточном уровне – клетки общаются между собой способом, подобным интеракциям между особями саранчи [116].

То, что мы демонстрируем ограниченные проявления роящегося поведения в лабораторных условиях, неудивительно. Это показывает не столько фундаментальную разницу в функционировании мозга человека и саранчи, сколько то, что эти ограничения отражают ту меру, в которой мы способны к сознательному контролю над некоторыми биологическими феноменами. Если сделать снимок настроек скрытого слоя мозга саранчи, то едва ли мы обнаружим на нем серьезные культурные и нравственные предубеждения против каннибализма и общего месива. Обусловленные групповой активностью биологические изменения у низших форм жизни с большей вероятностью совпадут с конечным поведением. По мере того как нервная система усложняется и возникает самосознание, нравственные нормы, социальные и культурные ценности, а также осознанная решимость идти против собственных базовых инстинктов, поведенческий эффект группового влияния становится гораздо менее предсказуемым (принимая предположение, что мы способны смирять свои врожденные склонности).

С учетом невероятной сложности человеческого поведения и отсутствия точной корреляции между любым предполагаемым изменением на групповом уровне и индивидуальным поведением задача продемонстрировать опирающийся на биологию человеческий «коллективный разум» выглядит поистине невыполнимой.