Разум VS Мозг. Разговор на разных языках

С моей точки зрения, первым шагом любого научного исследования должно быть честное и открытое признание ограниченности человеческого мышления. Но сотни выпускающихся книг и статей о нашей врожденной иррациональности мало что делают для того, чтобы обуздать слишком далеко идущие выводы, порождаемые верой в чистое рациональное мышление, которая по-прежнему кажется непоколебимой. Для нейробиологов и философов, как и для каждого из нас, примитивное внутреннее переживание собственной правоты является гораздо более убедительным, чем идея, что мощь нашего рационального мышления имеет свои границы.

Выдающийся нейробиолог Антонио Дамасио уверенно заявляет, что объяснение сознания уже рядом [4]. Философ Дэниел Деннет недавно сказал: «Я не вижу причин полагать, что мозг не может понять методов собственного функционирования. Только оттого, что мозг сложен и состоит из 100 миллионов нейронов и квадриллиона синаптических связей, мы не должны заключать, что не сможем разобраться, что в нем происходит» [5]. Некоторые ученые, как ныне покойный нобелевский лауреат Фрэнсис Крик, убеждают, что мозг и разум – это одно и то же и что разум может быть использован для того, чтобы сделать это утверждение. Количество таких грандиозных прогнозов, скорее всего, будет расти, поскольку все больше людей выходит на популярное и конкурентоспособное поле нейробиологии (в 2009 г. свыше тысячи выпускников вузов получили степень доктора философии[4] в области нейробиологии наряду с еще большим количеством этих степеней, присужденных в смежных специальностях, в частности психологии, не говоря уже о десятках тысяч тех, кто уже трудится в этом поле).

Мы находимся в поворотной точке истории самопонимания. Предлагаем ли мы результаты фМРТ-сканирования в качестве доказательства наличия сознания, заявляем ли, что можем использовать данные об электрофизиологической активности мозга для чтения мыслей и детекции лжи, объявляем ли, что конкретные гены отвечают за определенное поведение, – все это часть процесса переопределения нейробиологией человеческой природы. Наука – это путь проб и ошибок. Чтобы отделить плохие научные данные от хороших, требуется время. Тем не менее в этой все более ускоряющейся среде, где обладание информацией выдается за мудрость, а потребность общественного признания зачастую берет верх над осторожностью и необходимостью проверки результатов, поспешные научные выводы становятся нормой, и это нередко приводит к комическим последствиям, по крайней мере, когда последствия не оказываются трагическими. Что сейчас действительно необходимо, так это устойчивая методика изучения взаимоотношения мозга и разума, которая не уходила бы в прошлое с каждым очередным исследованием или наблюдением. Если 2500 лет не принесли нам единого и целостного представления о разуме, настало время рассмотреть альтернативные возможности.

Чтобы понять точку зрения, изложенную в этой книге, представьте, что вам не терпится приступить к исследованиям, но у вас нет необходимого самого современного микроскопа. Вам удается добыть его у друга, владельца магазина подержанного высокотехнологичного оборудования. Вы понятия не имеете, кто был предыдущим владельцем микроскопа, в каком он состоянии и можно ли доверять словам друга, что он «отлично работает». Как любой первоклассный специалист, начиная исследование, вы сначала проверите линзы микроскопа, чтобы убедиться в отсутствии загрязнений, дефектов и специфических особенностей, которые могут создать оптическую иллюзию или иным способом исказить изображение. В конечном итоге точность исследований всегда ограничена качеством ваших инструментов.

Обычно, когда мы говорим об исследовательских инструментах, мы имеем в виду оборудование и метод исследования. Задача ученого – убедиться в надежности оборудования и в том, что методология не вызывает сомнений, а также обеспечить валидность и воспроизводимость результатов. Но такой способ восприятия науки не учитывает принципиальную ограниченность познания, причина которой в том, что наш разум сам выдумывает вопросы и ищет на них ответы. Если разум сам обеспечивает возможность своего изучения, возможно, имеет смысл оценить потенциальные ограничения этого инструмента так же, как мы оцениваем несовершенства оптики микроскопа?