Разум VS Мозг. Разговор на разных языках

Большинство из нас твердо верит в базовые положения эволюционной биологии. Мы в целом принимаем, что произошли от других животных путем эволюции и не являемся единственными созданиями с глазами, ушами и нервными волокнами. Мы не единственные животные, которые ценят симметрию, проявляют способности к художественному творчеству и имеют развитые социальные навыки. И тем не менее поддерживаемые глубоко ощущаемым чувством уникального Я, первоклассные ученые, в частности Газзанига, не удерживаются от соблазна провозгласить наше коренное отличие от всего остального животного царства. Возможно, использование слова «уникальность» в подзаголовке его книги – всего лишь отражение маркетинговых усилий издателя, но, с моей точки зрения, уникальность имеет неприятный запашок самодовольства и «видового шовинизма». Хуже того, именно это чувство уникальности движет наиболее экстремистскими заявлениями креационистов[29]. Послушайте Сару Пэйлин[30]: «Я не верю в то, что человеческое существо – думающее, любящее существо – происходит от рыбы, протянувшей ноги и выползшей из озера» или от «обезьянки, которая мало-помалу сползла с дерева».

Контраргументы креационизму в той же мере не выглядят научно доказательными. Насколько мудрее было бы для нейробиологов указать, что чувство уникальности так же иллюзорно, как и другие непроизвольные ментальные ощущения. Пока наши передовые исследователи мозгов чувствуют себя обязанными рассказать нам о научных основах нашей уникальности, они состоят в заговоре с врагом, с теми, кто больше прочих предан продвижению антинаучных настроений.

Чтобы разобраться в проблемах, стоящих за попытками понять разум животного, посмотрите на сложное брачное поведение самца шалашника. Эта птица размером с голубя чаще всего встречается в дождевых лесах Новой Гвинеи и восточной Австралии. Самцы шалашника отказались от яркого оперения и звучных трелей как средств привлечения к себе внимания дам. Вместо этого они строят сложную наземную конструкцию – шалаш, или беседку – из мха, веточек и листьев. Затем они декорируют строение разноцветным хламом, начиная от перьев и камушков и заканчивая ягодами и ракушками [99, 100]. Общий эффект часто поразителен, и его сравнивают с хорошо декорированным жильем холостяка. То, как мы трактуем это поведение, зависит от нашего решения верить или нет в то, что шалашник демонстрирует интенциональность, понимание эстетики и желание творчески самовыразиться, или это действие опирается по большей части на его встроенные рефлексы. Инстинкты или искусство – это функция от разума наблюдателя, а не научный факт.

Мало кто будет всерьез размышлять о том, что амеба, отползшая от болевого раздражителя, сознательно продумала путь отступления. В то же время мы будем испытывать бóльшую неуверенность при виде того, как вертится и дергает ножками лобстер, брошенный в котел с кипятком. По мере подъема по эволюционной лестнице суждения о сознательности поведения становятся все менее однозначными. Такие оценки осознанности неизбежно включают в себя некое суждение в категориях «больше» и «меньше»: мы «больше», чем амеба, но как насчет дельфинов? Китов? Попугаев? Наши суждения о примитивном или развитом главным образом основываются на том, насколько демонстрируемое животным поведение близко к человеческому, но не наоборот: насколько поведение, которое демонстрируем мы, близко к поведению животного. Пусть шалашник и не Пикассо, но если рассматривать в качестве цели искусства привлечение самок с определенной эстетической чувствительностью, шалашника следует считать добившимся творческого успеха. Может, мы бы иначе оценили его творения, если б он носил берет.

В своей книге «Animal Liberation»[31] (1990) активист борьбы за права животных и философ Питер Сингер писал: