Решающее слово, как всегда, остается за генетикой. Как мы помним, популяция ранних сапиенсов, выплеснувшаяся из Африки в Евразию, была очень небольшой, а последующее освоение огромных территорий всех пяти континентов опять же осуществлялось малыми группами. Каждая такая группа уносила не весь человеческий генофонд, а какую-то случайную его часть. Попросту говоря, расы — это не результат приспособительной эволюции в новых условиях, а элементарный продукт малых выборок. Между прочим, Чарлз Дарвин понял это еще более 100 лет назад и писал, что расы — отнюдь не продукт обычного естественного отбора. Расселение человечества по планете приводило к тому, что небольшие коллективы, отправившиеся за тридевять земель, рано или поздно оказывались в изоляции, и принесенные немногими членами случайные признаки усиливались со временем в результате близкородственного скрещивания. Исследования по гибридизации ДНК людей разных рас показали, что первыми от африканской ветви отделились народы, давшие начало расам, образовавшимся вне Африки, то есть всем, кроме негроидов и эфиопов. Затем этот единый евразийский ствол пустил еще два побега. Западная ветвь дала начало европейцам и индийцам, а восточная образовала густую поросль локальных вариантов, среди которых находятся все прочие — от индейцев Америки, восточных и юго-восточных монголоидов до папуасов, океанийцев и австралийских аборигенов.
Своеобразный технологический взрыв совпадает по времени с появлением в Европе первых людей современного типа. Мы уже говорили о том потрясении, которое испытали ученые, когда их взору предстал совершенный каменный инвентарь европейских кроманьонцев. Специалисты насчитывают свыше 100 различных типов кроманьонских орудий: разнообразные скребки, острия, проколки, сверла, шильца, кремневые наконечники идеальной формы, множество разновидностей режущих инструментов и т. п. Позже получает развитие так называемая вкладышевая техника (в пазах деревянной или костяной основы с помощью смолы закрепляют миниатюрные кремневые пластинки), появляются приспособления для метания дротиков и копий, значительно увеличивающие дальность броска, — копьеметалки, или метательные доски. Значительно расширяется ассортимент материалов, идущих в дело: обрабатывается не только камень, но и кость, бивни слонов и мамонтов, рога оленя, дерево и шкуры. И хотя основным сырьем еще долго остается кремень, технология его выделки радикально меняется, становясь все более изощренной. От призматической заготовки откалываются острейшие пластины кремня длиной 15–30 см и толщиной всего несколько миллиметров. Попытки повторения этой операции, предпринятые учеными (в частности, французским исследователем А. Тексье), показали, что речь идет о весьма рациональной технологии, овладение которой требует серьезной предварительной подготовки. Полученные опытным путем кремневые наконечники оказываются острее металлических; точно так же и нож из кремня, изготовленный по вышеописанной процедуре, не уступает по остроте железному. Голь на выдумки хитра, и недооценивать мастеров каменного века не следует. Почти наверняка перечень материалов и изделий из них был гораздо шире того, что имеется сегодня в распоряжении ученых, поскольку в ход шел отнюдь не только камень. Например, южноамериканские индейцы, раскалывая наискосок бамбуковый стебель, получают острейшие ножи, которые при разделке мясной туши много эффективнее хорошего стального лезвия. К сожалению, подобные орудия в силу своей хрупкости быстро разрушаются и в культурных слоях верхнего палеолита встречаются крайне редко.
Одним словом, 30–40 тысяч лет тому назад произошла самая настоящая промышленная революция. На смену грубым мустьерским орудиям, которыми неандертальский человек пользовался на протяжении более 100 тысяч лет, будто бы в одночасье пришла отточенная до немыслимого совершенства каменная технология Ориньяка. Правда, здесь следует сделать оговорку. В последнее время появляется все больше находок, убедительно свидетельствующих о том, что неандерталец отнюдь не был тупицей и неумехой, а создавал вполне «кроманьонские» орудия, отличающиеся безукоризненной отделкой (об этом достаточно сказано в предыдущей главе). Весьма вероятно, что ориньякский технологический взрыв — своего рода иллюзия, спровоцированная фрагментарностью палеолитических находок. Эволюционно мыслящие ученые не любят катастроф, необъяснимых провалов и вообще всяческих перерывов постепенности, поэтому многие специалисты предпочитают сегодня говорить не об исключительности Ориньяка, а о градуальном накоплении технологических и культурных навыков. Скачкообразность у них не в чести. Кто прав в этом споре, покажут дальнейшие исследования.