Разумное животное

Наши предки — сравнительно некрупные всеядные приматы африканских саванн — были слабо вооружены от природы и не представляли серьезной опасности друг для друга. Если два человека дерутся голыми руками, смертельный исход практически исключен, поэтому рачительный отбор, никогда не измышляющий дополнительных сущностей без необходимости, даже не подумал озаботиться созданием надежных программ торможения агрессивности. Так бы мы и жили да поживали, не зная горя, как живут человекообразные обезьяны, но наших предков подвела их башковитость. Человек, еще не выйдя толком из животного состояния, начал брать в руку острый камень и увесистую дубину из дерева или кости. Отныне прикончить собрата стало делом нехитрым, а вот моральные ограничители работали по старинке. Человек оказался единственным на планете видом, готовым убивать направо и налево не для того, чтобы элементарно прокормиться, а просто так. Вдобавок он непрерывно совершенствовал орудия убийства и очень быстро достиг немалых успехов, а неповоротливая биология, обреченная плестись в хвосте скоропалительного социогенеза, была не в силах одним махом перекроить изначально слабую естественную мораль. На протяжении нескольких десятков тысяч лет (это по самым осторожным оценкам) люди истребляют друг друга под разными предлогами, и конца этому не видно. Оказывается, не обузданный инстинктом разум не всегда является ценным эволюционным приобретением.

Правда, за последние 300 лет «шалостей» несколько поубавилось. В технологически развитых странах люди сделались толерантнее, нравы немного смягчились, а общественные институты претерпели несомненную эволюцию в сторону некоторой гуманизации. Остается уповать на технологии вроде генной инженерии, обещающей радикальное переустройство наших дурных наследственных задатков. Но уникальная способность Homo sapiens оборачивать себе во вред любые достижения все равно не дает покоя.

Справедливости ради следует сказать, что иногда социальные регуляторы человеческой агрессивности почти не уступают по своей эффективности природным механизмам. В своей замечательной книге «Агрессия» Конрад Лоренц рассказывает о крайне любопытных социально-психологических исследованиях, проведенных Сиднеем Марголиным, психоаналитиком из Денвера, среди индейцев североамериканских прерий. Марголина особенно заинтриговали индейцы-юта, которые в течение нескольких столетий вели жизнь, состоявшую из войн и грабежей. Такое существование подстегивало отбор и не могло не отразиться на генофонде популяции. Запредельное селекционное давление в условиях враждебного окружения сверх всякой меры взвинтило их агрессивность, и сегодня они страдают неврозами много чаще, чем любой другой североамериканский этнос. По мнению Марголина, основной причиной этого неблагополучия является постоянно подавляемая агрессивность, не находящая естественного выхода в расписанной как по нотам современной жизни. Моральный кодекс юта незамысловат и мало чем отличается от норм поведения других дикарей. Убийство чужаков не только не осуждается, но даже приветствуется, однако насилие по отношению к соплеменникам карается немедленно и на редкость жестко. Убивший соплеменника, пусть даже всего лишь по неосторожности, должен покончить с собой. Исключительная суровость такого «законодательства» лежит на поверхности: племя, воюющее не на жизнь, а на смерть, вынуждено гасить внутренние конфликты любой ценой.

В данном случае интереснее всего то обстоятельство, что почти 100 лет мирной и благополучной жизни не сумели переломить непререкаемой варварской традиции. Послушаем Лоренца.

«Эта заповедь оказалась в силе даже для юта-полицейского, который, пытаясь арестовать соплеменника, застрелил его при вынужденной обороне. Тот, напившись, ударил своего отца ножом и попал в бедренную артерию, что вызвало смерть от потери крови. Когда полицейский получил приказ арестовать убийцу, — хотя о предумышленном убийстве не было и речи, — он обратился к своему бледнолицему начальнику с рапортом. Аргументировал он так: преступник хочет умереть, он обязан совершить самоубийство и теперь наверняка совершит его таким образом, что станет сопротивляться аресту и вынудит его, полицейского, его застрелить. Но тогда и самому полицейскому придется покончить с собой. Поскольку более чем недальновидный сержант настаивал на своем распоряжении — трагедия развивалась, как и было предсказано. Этот и другие протоколы Марголина читаются, как древнегреческие трагедии, в которых неотвратимая судьба вынуждает людей быть виновными и добровольно искупать невольно совершенные грехи».