Разведчик

Но — промолчал. У меня как раз начал собственный план потихоньку рисоваться. В стиле товарища капитана — не Варгеллы, понятное дело, а нашего. Простенько, но со вкусом.

Великий Медведь стоял на полуострове. Точнее, он-то этим полуостровом и был — словно и в самом деле косолапый мишка, полкилометра в загривке, спустился к морю водички хлебнуть, да так и окаменел на веки вечные. Справа от него утес шел чуть пониже и не такой отвесный — кое-где, как утверждал Варгелла, вполне подходящие для погрузки-выгрузки бухточки попадались. А слева, уже километра через два, скала вообще на нет сходила — и начинался там песчаный пляж.

Этот пляж меня и привлек.

Рассуждал я просто. Удобные для высадки места, типа всяких контрабандистских причальчиков, поставят «на вид» в обязательном порядке. Места, где высадиться никак нельзя — вроде нашей горы, — тоже под прицел могут поставить, если супостат мало-мальски понимающий отыщется.

А открытый пляж… его как бы и охранять особо не нужно. Шлюпка не подойдет, издалека заметят, а даже если и подойдет: ну куда на голом песке спрячешься? Так что десяток дозорных на вершины дюн — и вся недолга!

Или не вся. Потому как не скажу за орков, но среди людей отыскать таких, что сумеют днями напролет на пустой пляж любоваться, ни на граммулечку при этом не снижая внимания, оч-чень непросто. Ночью же… конечно, орки ночью видят, и видят хорошо, ну так при здешней луне не столь уж и большое это достижение. А вот обманчив здешний лунный свет, пожалуй, не меньше, а больше нашего. Это раз. Два же — то, что наши эльфийские плащи в лунном свете выглядят точно так же, как и песок на том пляже. Ладно.

* * *

— Ну что? — ору. — Поедем, красотка, кататься?

По-моему, Дара меня не расслышала. Просто увидела, как я в ее сторону чего-то там кричу, потому и улыбнулась.

Карниз, где мы стояли, вернее, пытались кое-как удержаться, был от силы метр, вдобавок — с уклоном наружу. И пять метров до волн. Хотя правильнее сказать — до подножия волн и пока что. Брызги до нас уже долетали вовсю, и сомневаться не приходилось: еще полчаса, не больше — и шторм разыграется так, что карниз наш начнет захлестывать уже по-настоящему.

Но пока мы держались, и благодарить за это надо было Фигли. Это в его необъятном мешке сыскалась пара здоровенных гвоздей, и только гном сумел бы вколотить эти гвозди в скалу. Вколотить, согнуть и привязать к ним веревку, за которую мы и хватались. Веревка, правда, была эльфийская, так что сородичам Колина тоже спасибо причиталось.

А потом гном полез наверх.

Дурацкая ситуация. Я-то был по-прежнему уверен, что там, наверху, нас ждет засада. Только выбора не было. В такую ночь… не то, чтобы пару километров вдоль берега проплыть — и пяти секунд на плаву не удержаться! Захлестнет и размажет о скалы… тонким слоем.

Даже оставаться на месте, в смысле, на карнизе, не очень-то выходило.

Все надежда была на то, что по дороге наверх гном отыщет хоть что-нибудь — пещеру, карниз наподобие нашего… расщелину… уступ, на котором поместится хоть край подошвы! — куда можно будет подняться и переждать шторм.

Если на этом чертовом Великом Медведе это сыщется. И если гном сумеет…

Я только сейчас по-настоящему понял, почему и Варгелла и все остальные так дружно твердили, что на эту скалу только Фигли сможет влезть. Он… он и в самом деле был не просто хорош — великолепен. Геккон бы с этого склона давно уже свалился — а гном лез.

Не знаю, от каких обезьян прочие здешние расы произошли, но у гномов среди предков, похоже, какой-то особо горный вид числился. Скальные макаки там или высокогорные шимпанзе. Серьезно. Я не знаю, как словами это описать… нет у меня таких слов… такое видеть надо — как Фигли по этому склону шел. Именно видеть, тут фотокор и даже киносъемка не поможет — скажут, что не бывает такого, мол, просто камеру криво держали.

Эх, боги светлые — все, сколько вас тут есть, — вы уж не пожалейте, подкиньте силенок нашему гному! Они ему сейчас ох как нужны — на все полтораста метров склона.

Сто пятьдесят метров. Казалось бы, совсем немного, если по твердой, ровной земле, да неспешным шагом. А вверх, да по такой горе… это как перед неподавленным дотом лежать! Немного… но попробуй-ка их преодолеть!

Про дот я подумал, когда в очередной раз наверх глянул. Там как раз из-за края утеса звезда выползла. Яркая, белая, словно искра электросварки на черном бархате неба. Как ее увидел, сразу вспомнилось…

…бешеный белый мотылек бьется в черном провале дота, длинными, нескончаемыми — да сколько ж у него в ленте-то? — очередями. И пули мягко — цвик, цвик — шлепаются в пыль вокруг тебя. А ты лежишь, вцепившись, втиснувшись в сухую, горячую землю, и уже даже почти не удивляешься: почему все мимо, ведь я же такой большой, а ему оттуда так хорошо видно, я же у него как на ладони, так почему же — цвик, цвик — мимо?! Лежишь — и ничего, ничегошеньки не можешь сделать — ненавижу!

И вся надежда — на того, кто, помянув напоследок этот распроклятый дот в бога душу и мать, пополз вперед.

Совсем как сейчас.