Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии

А Валька, между тем, в перерывах между любовными утехами начала заводить крамольные разговоры о том, что мечтает вместе со мной создать крепкую советскую семью и иметь много-много детей. Я очень испугался такой перспективы и стал нахально пропускать наши нежные свидания под лестницей. Валька обиделась, вышла замуж за инвалида Великой Отечественной войны и навсегда покинула наш дом. Я же с тех пор, знакомясь с очередной подружкой, в первый же дебют любовных игр елико возможно трогательно и нежно говорил: «Лапушка моя, я тебя безумно люблю, но жениться мне абсолютно противопоказано районным врачом-психиатром. Учти это и на меня не рассчитывай». Срабатывало сие безотказно. Подружка или быстро сматывалась от меня, либо, махнув рукой на все и вся, бросалась в омут грешной любви.

Дела мои в научно-исследовательском институте шли неплохо. Я вкалывал в опытном цехе фрезеровщиком шестого, высшего, разряда, обрабатывая уникальные штампы для всяческих оборонных изделий, и получал уже в два раза больше матери, что было немаловажно, ибо отец все еще оставался в Актюбинске на заводе, где не могли найти нового главного бухгалтера ему на замену. Мы с матерью жили дружно, душа в душу, без скандалов и склок, я огорчал ее лишь своими частыми ночными отсутствиями по причине амурных похождений. Кроме того, я начал играть в джазе, ибо обнаружился нежданно-негаданно талант ударника. Лимит времени урезался еще и тем, что я, как активный комсомолец, вел большую общественную работу в институтской многотиражке и начал заканчивать свое неполное среднее образование в вечерней школе рабочей молодежи, которая размещалась рядом с НИИ-627 в одном из небольших переулков около Красных ворот. Три недостающих класса закончил я за полтора года – тогда такое было возможным. А потом – неожиданный и опять же «гадалкин» поворот судьбы. В августе сорок шестого года райком комсомола направил меня, «передовика-производственника», на учебу в Московский институт внешней торговли, то бишь, как говорила цыганка, в «благородное учебное заведение», правда, со сдачей вступительных экзаменов, хотя комсомольская путевка сыграла тогда не последнюю роль, ибо, сдав все экзамены на «пятерки», по иностранному немецкому языку схватил я все же «тройку». Плохо знал я немецкий…

Да, это было великолепное, я бы сказал, элитарное, учебное заведение, готовившее внешнеторговых специалистов высокой квалификации. Находилось оно в тихом Бабушкином переулке между Красными воротами и Елоховской площадью. Позднее институт, хорошо не подумавши, вместе с уникальными профессорами и преподавателями. «влили» в качестве одного из факультетов в Московский государственный институт международных отношений.

Итак, август 1946 года. Абитуриенты – люди не очень юные. Подавляющая часть – бывшие фронтовики и те, кто годы войны, прервав учебу, работал на заводах, заканчивая среднее образование в вечерних школах рабочей молодежи. Конона Трофимовича Молодого, уже тогда разведчика, я заприметил сразу, хотя он ничем особенным не отличался от других ребят. Вот только имя его поначалу поразило. «Конон», – представился он, когда мы по какой-то необъяснимой взаимной симпатии быстро познакомились и сразу же сдружились.

«Как?» – изумился я, думая, что ослышался. «Конон, – повторил он, широко улыбаясь. – Так назвал меня отец в отместку за то, что его в свое время нарекли банальным именем Трофим…»

А в остальном он ничем особенным не отличался. Невысокий, скуластый, черноволосый, с неизменной смешинкой в раскосых глазах, одет в поношенные гимнастерку, галифе и не раз чиненные армейские сапоги. Только вот орденских планок было у него побольше, чем у других. «Храбрый, должно быть, парень», – сразу подумал я. А храбрый парень так же, как и все мы, грешные, дрожал мелкой дрожью перед входом к одному очень «жестокому», как все утверждали, экзаменатору. Был этот экзаменатор на вид вполне милым и респектабельным старичком с бородкой клинышком. Когда очередной кандидат в студенты начинал тонуть в волнах собственной неосведомленности, старичок вскидывал голову и грозно переспрашивал: «Как? Как?! Как?!!» После этого уже никакое чудо не могло спасти обреченного на «неуд» абитуриента. А экзаменатор переходил на ехидно-ласковый тон: «Молодой человек, вы умеете кататься на велосипеде? Умеете. Очень хорошо. Так вот, идите и катайтесь. В вуз вам поступать рановато. Займитесь лучше спортом. Может быть, чемпионом станете».

У нас с Кононом обошлось, слава Богу, без грозных «как». Мы сдали экзамены и были зачислены на первый курс, правда, на разные факультеты: он – на юридический, я – на валютно-финансовый. Однако это не помешало нам продолжать дружить. Мне нравилась в нем неунывающая натура с налетом веселого цинизма, умение вовремя, без навязчивости прийти на помощь именно в тот момент, когда ты в этом здорово нуждался, нравилось его бескорыстие и удивительный оптимизм. Впрочем, стоп. Моему незабвенному другу я посвящаю отдельную главу.