– Ты знаешь, я был недавно в командировке за границей и на парижском Бурже, где делал пересадку, вдруг вижу, стоит в окружении нескольких иностранцев знаешь кто? – и он назвал имя нашего приятеля.
– Да ты что! – заинтересовался я. – Неужели он? Ну и что, что дальше?
– А дальше все было очень удивительно, если не сказать невероятно. Я к нему, значит, с распростертыми объятиями. «Здравствуй, – говорю по-русски, – дорогой Конон, как ты сюда попал?» А он смотрит какими-то потусторонними глазами, как на доисторическое ископаемое. Я оторопел. Спрашиваю, заикаясь, по-английски: «Простите, сэр, вы разве не Конон Молодый?» А он опять же на чистейшем английском: «Нет. Вы, вероятно, обознались».
Я хотел его еще раз переспросить, а он вдруг тихо на чистейшем русском прошипел: «Катись ты к е….й матери, кретин…»
– А ты?
– Покатился к этой самой матери…
– А может, ты все-таки обознался?
– А черт его знает! Если в мире две как капли воды похожие одна на другую физиономии и дважды встречаются совершенно одинаковые голоса, тогда я обознался. Только зачем он тогда матерился?
Честно говоря, и у меня в душу закралось сомнение. Действительно, зачем же материться? И потом вспомнил я, что слово «кретин» было любимым у Конона…
В один из январских дней 1961 года, уже работая под «крышей» в редакции «Известий», я просматривал итальянские газеты. На первой полосе «Мессаджеро» натолкнулся на сенсационный заголовок: «В Лондоне арестован советский разведчик Гордон Лонсдейл». Была помещена и фотография этого человека. Что ж, сомнений уже не осталось никаких – на меня глядели грустные глаза институтского товарища. Сразу же вспомнился рассказ о случае на аэродроме. Значит, это был действительно Конон.
А еще через несколько лет он стоял в дверях своей московской квартиры на площади Восстания и улыбался. Постаревший, погрузневший, ставший совсем седым, мой товарищ, старый друг, к которому я приехал брать интервью. Мы как-то привыкли считать, что люди этой опасной, требующей большого мужества и прочих редчайших качеств профессии должны во всем быть необыкновенными и «из другого теста». И в моем сознании в первые минуты тогдашней встречи не укладывалось, что он – Лонсдейл. И все-таки это было именно так. Передо мной стоял всамделишный разведчик-нелегал. Когда председатель английского суда объявил приговор – 25 лет одиночного заключения, – Лонсдейл мысленно приплюсовал эти двадцать пять к своим годам. Выходило, что из тюрьмы он мог освободиться, когда бы ему стукнуло далеко за шестьдесят. Но он верил, что фортуна не повернется к нему задом. Так и случилось. Англичане согласились обменять советского разведчика Лонсдейла на английского разведчика Гревилла Винна, который был арестован в Советском Союзе. Иногда труд разведчиков сравнивают с трудом актеров. По-моему, это не очень точное сравнение. Разведчик – актер весьма специфический. Такой актер, перед которым никогда не закрывается занавес, и кто, как правило, не слышит аплодисментов и не получает букетов цветов с восторженными записочками от поклонниц. Кстати, известность к разведчику приходит, как правило, в сугубо пенсионном возрасте.
Мы долго сидели в тот вечер с моим старым институтским товарищем. Интервью, конечно, не получилось. Какое там, к черту, интервью. Мы просто сидели и разговаривали. Я его спросил, действительно ли имел место тот случай на аэродроме.
– Да, – ответил Лонсдейл, – был такой случай. Прет на меня бывший однокурсник, как орясина, вижу, хочет обласкать и облобызать. Конечно, он не виноват. А мне что делать? Пришлось обматерить. На войне как на войне… Что касается интервью, то ты пока не спеши, а помоги мне устроить просмотр одного кинофильма. «Мертвый сезон» называется. Его только что отсняли, а на широкий экран пускать чего-то не решаются. Поэтому, если можешь, посодействуй в организации закрытого просмотра в вашем кинозале хотя бы для моих родственников и знакомых. А то ведь может случиться так, что никто не увидит…
– А что это за фильм?
– Да, в общем, обо мне. И о моих коллегах. В главной роли Банионис. Очень на меня похож. Вернее, я на него…
Работал в «Известиях» замечательный человек – заместитель главного редактора Григорий Максимович Ошеверов, и было у него по Москве превеликое множенство друзей и приятелей во всех почти ведомствах – больших и малых. Организовал он просмотр кинофильма «Мертвый сезон» для узкого круга журналистов, родственников и друзей Конона Молодого, а с него я взял слово, что первое эксклюзивное газетное интервью появится только на известинских полосах. Пока в небольшом редакционном зале крутили кино, мы сидели сначала в кабинете Григория Максимовича, затем в кабинете его «лучшего друга» – директора еще не реставрированного тогда ресторана «Баку» на улице Горького и, наконец, дома у Ошеверовых. «Тала, – позвонил он жене из ресторана где-то около трех часов ночи, – не ругайся. Я тебе привезу такого замечательного человека, которого ты даже во сне не видела».
Мы просидели до шести часов утра.