Разведчики 111-й

111-я гвардейская дивизия через лесистые крутые сопки шла на пригород Гдыни — Янув. Еще не зная, с чем им предстоит встретиться, разведчики Покрамовича рано утром 11 марта вышли после ночевки из местечка Реды и, поеживаясь со сна, неторопливо потянулись красивой лесной дорогой среди соснового бора. Где-то должен был быть враг, но где? Тишина и спокойствие царили вокруг. Небольшая речушка пересекала дорогу. За деревянным мостиком с мирными сельскими перильцами стояла, как на картинке, водяная мельница. Дальше, метрах в ста, лента шоссе круто сворачивала. Покрамович выслал вперед дозорных, а остальные, ожидая, пока они выяснят, что там, за изгибом, закурили, прилегли подремать на утреннем солнышке. День начинался чудесный.

В эту тишину вдруг разом ворвались вой и грохот мин. Дозорные, лишь какую-то минуту назад скрывшиеся за поворотом, вылетели обратно. Их было четверо — столько и отправилось в разведку, но двое висели на плечах у товарищей.

Ранило Николая Никонова и Владимира Михайлушкина. Накануне, когда ночевали в просторном подвале большого каменного дома, у Михайлушкина разболелись зубы. Он ходил из угла в угол и заговаривал сам себя:

— Несмотря на непрекращающуюся и все усиливающуюся зубную боль, гвардеец Владимир Михайлушкин стойко и мужественно… Ребята, что бы такое сделать?

— Вырвать, — не отрываясь от письма, посоветовал Никонов. — Зацепи на проволочку к двери и сиди. Кто-нибудь войдет — и будь здоров.

— Так лучше сам вырви!

— Я не могу. У меня нервы, — по-прежнему не поднимая головы, ответил Никонов.

Но нервов у Никонова не было, а если были, то из стальных канатов. Ничто не могло взволновать его и хоть на миг вывести из душевного равновесия. Сейчас он, обнаженный до пояса и перевязанный, лежал на расстеленных ватниках и, закрыв глаза, тихо говорил:

— Нас сперва домой пусть отправят. (Домой — это туда, где обоз.) Надо ордена забрать. Документы.

А Михайлушкин, и в добрый-то час злой и желчный, ругался на чем свет стоит:

— И все эти чертовы зубы! Вконец замотали. Не сориентировался я. На шаг бы вперед ступить… Полметра надо было. А теперь не болят, холера их забери!

Осколки были у Михайлушкина в ноге, в руках, и зубная боль действительно отошла.

Подъехала ротная повозка. Раненых отправили. И велели ездовому немедленно возвращаться. Дело оборачивалось худо.

Иван Зайцев, возглавлявший дозор, доложил, что за поворотом дороги две небольшие лесистые сопки. Откуда-то из-за них и ударили минометы.

Рота разделилась на взводы и попыталась прощупать эти высоты. Что на них? Оказалось, что повсюду, где ни попробуй, плотная оборона противника. Был ранен Зайцев.

Тогда, разбившись на мелкие группы, рота пошла в обход сопок, стала нащупывать другие пути. Но всюду разведчики наталкивались на встречный огонь и отходили.

Да, долго отступали немцы. А теперь, стянув всю живую силу и технику на небольшой плацдарм, отчаянно защищали свой последний рубеж. Дальше отступать было уже некуда. С моря начали бить тяжелые корабельные орудия. Здоровенные, как чушки, снаряды ломали лес, рвали его, косили, он поредел, будто на вырубке. А дивизия шла вперед. Медленно, трудно, с большими потерями — но шла.

Наступило утро 13 марта. Еще с ночи разведчики Покрамовича были направлены в один из батальонов 396-го стрелкового полка, глубоко вклинившегося в оборону немцев. Он так вклинился, что оказался почти отрезанным: только узкая перемычка связывала его с полком. Но ведь шел 45-й, а не 41-й год, когда несколько просочившихся в тыл автоматчиков могли посеять панику: «В кольце!!!»

Теперь окружения не боялись — ни в штабах, ни в окопах. Батальону было приказано продолжать наступление, а добыть необходимые сведения о противнике командование поручило разведчикам Покрамовича.

Всю ночь лазили они по сопкам, перерытым траншеями, опутанным колючей проволокой, заваленным деревьями. Только противопехотных мин не было: их не успели поставить. Но и без мин пришлось так, что хуже некуда. В завалах, в рытвинах, воронках немцы выставили пулеметы, и до главного оборонительного рубежа противника добраться никак не удавалось. То и дело разведчики в потемках нарывались на засады и уходили, прикрывая свой отход гранатами.

К утру взяли «языка». И опять не повезло: «язык» оказался каким-то бестолковым и насмерть перепуганным резервистом, попавшим под тотальную мобилизацию.

— Гитлер капут, krieg kaput, — бормотал он, и толком от него ничего добиться было нельзя: он не знал даже приблизительного состава своей роты.

— Всех уже похоронил, ублюдок, — сплюнув, сказал Покрамович. — И откуда такая мразь берется? Ладно. Попробуем раскусить их иначе.

Иначе — это была разведка боем. Все средства уже испробовали, ничего другого не оставалось.