А черт его знает… Это меня бабушка, наверное, отмолила. Она у нас прожила 106 лет, была очень набожная, и когда я приехал в отпуск, сказала мне: «Толенька, я за тебя так молюсь, так молюсь! Все время перед иконами стою, лишь бы ты остался жив…» А когда я на фронт уходил, она мне крестик с собой дала, и я его все время носил. Командиры попрекали, конечно, но почти все деревенские и крестики носили, и иконки в мешочках. Ведь когда под бомбежками или под пулями сидишь, только и бормочешь «Господи, Господи…» Вроде как особо и не веришь, а чуть прижмет, сразу «Господи, помоги!».
Но Вы можете выделить самый явный случай, когда могли погибнуть?
Да считай каждый день мог погибнуть, на передовой это легче легкого… Правда, я почему-то и не думал, что погибну. Была какая-то внутренняя уверенность, что останусь живым. Но взять, например, этот случай с воронкой. Я когда дома рассказал про него, как меня оттуда буквально кто-то вытолкнул, то бабуля мне так сказала: «Это твой ангел-хранитель тебя охранял!»
Марта Бауэр
Или, например, такой эпизод. Как-то уже в Германии нас на недельку вывели на отдых. Расположились в каком-то доме, а для наших «студебеккеров» вырыли укрытия. Но ночью один из шоферов что-то проверял, зажег подфарник, а тут, откуда ни возьмись, налетели немецкие самолеты и бомб пять сбросили. Много ребят из дивизиона погибло, в одном доме вообще всех наших смешало, а я опять живой… А кому-то не так везло…
Служил у нас, например, такой Юра Ревич. Москвич, отец у него был вроде как дирижер. Когда уезжали на фронт, то из Москвы приехала его мама и ехала с нами чуть ли не до самой Орши. И все наказывала капитану: «Если останется жив, все для тебя сделаем!» Но под конец войны Юра погиб… (
А у Вас на фронте не было такого ощущения, что мы воюем с неоправданно высокими потерями?
Как вам сказать… Все-таки мы, русские Иваны, во многом дураки и очень часто шли напропалую. Многое по-дурацки делали… Как-то в Польше я видел последствия боя у деревни Миясо, что ли. Так там стояло штук 15–20 наших подбитых танков… То ли командование виновато, то ли там место такое дурное. С одной стороны озеро, с другой – сопка, поэтому их там зажали и пожгли…
С товарищами на границе с Германией
А Вам самому много немцев пришлось убить?
Сколько убил, не считал. Но только часовых я человек десять снял…
Хорошо известно, что застрелить, например, или зарезать – это совсем не одно и то же.
Ножом, конечно, тяжелее убивать. Я же когда тому офицеру горло перерезал, то голова совсем отвалилась… Но это поначалу еще брезговали, а потом уже настолько привычные стали. Конечно, жалко было погибших, очень жалко, особенно если кто-то из знакомых погибал на твоих глазах. Но к смерти быстро привыкли, думали: сегодня его, а завтра меня… Ведь когда после боя столько трупов кругом валяется, то на них уже и внимания особого не обращаешь. Со мной даже был такой случай.
Как-то нам принесли поесть, и я стал смотреть, куда бы присесть. Смотрю, немец лежит, ноги поджал и руки вроде как-то так перед собой. Так я ему на коленки сел, котелок сунул в руки и сижу хлебаю… Но тут старшина проходил, как увидел, пнул меня, я в одну сторону, котелок в другую: «Совсем обнаглел, сидеть на мертвом человеке!» – «Так это же не человек, а фашист…»
Вы испытывали к немцам ненависть?
Не ко всем. Конечно, были среди них и злые и грубые, но многие относились к нам хорошо. Когда союзникам выделили зоны в Берлине, то они в ответ выделили нам зону за Эльбой, и мы оказались в городе Гера. Прекрасный городок, а я там вообще жил как туз. Познакомился с одной девчонкой, а она оказалась дочерью самого бургомистра города. Марта Бауэр ее звали. И пока жили там, все бегал к ней в самоволки. Так не поверите, ее отец и мать ко мне настолько хорошо относились, словно к родному сыну.
Сейчас принято говорить, что наши войска в Германии чуть ли не поголовно занимались насилием и мародерством.