Разведчики

Сколько человек было в полковой разведке?

Всего 18 человек во взводе. Взводного офицера у нас не было, все распоряжения на проведение операции или разведпоиска мы получали от начальника штаба полка или от его ПНШ-2 (помощника начштаба по разведке). Во взводе было несколько «стариков», опытных разведчиков, таких как старшина Коля Березкин. Ленинградец, 1909 года рождения, весельчак и богатырь. Был Витя Солнышкин, мой земляк, еврей, очень интеллигентный человек. Солдатенков, мордвин по национальности, который вскоре погиб. Он всегда вырывал лично для себя укрытие от обстрелов и бомбежек, то есть – отдельную щель. И в такую щель случилось прямое попадание снаряда, от Солдатенкова нашли только один сапог…

Молодое пополнение в разведке чему-то обучали?

Конечно, мы же не имели фронтового опыта. Учили, как надо бесшумно ползти, преодолевать заграждения. Показывали, как снять часового, и когда на тренировке тебя назначали «караульным немцем», то ощущение было не из самых приятных. Показывали, как надо выбить нож из руки в рукопашной схватке, как завалить часового. Но например, как снимать мины, нас не учили, поскольку разведчикам в поиск при необходимости придавались саперы.

Идя добровольно на службу в разведку, Вы осознавали, что «авансом» на свое имя выписываете «похоронку»?

Когда вызвался в разведку, я ничего толком не понимал, не знал, какую фронтовую судьбу я себе выбрал. Просто думал, что это самая почетная боевая служба, и хотелось себя достойно проявить на фронте. А позже, когда постоянно приходилось терять боевых друзей, то настолько стал равнодушным к смерти, что иногда вспоминаю об этом и сам сейчас ужасаюсь. Смерть для нас была естественным состоянием. Всего три измерения в «системе фронтовых координат»: пока живой, уже убитый и раненый. Сама война, эта безжалостная бойня, лишала нас даже чувства жалости к себе и к другим. Я понимал, что отец не переживет, если получит известие о гибели единственного сына. Но долг обязывал идти на задание, в разведпоиск, в атаку, лезть к черту на рога – навстречу смерти и неизвестности. Есть такие слова – Долг и Совесть. Это сейчас их опошлили, испохабили, а тогда они звучали иначе, простые солдаты на передовой воспринимали их с искренней душой. В разведке никого силком не держали, можно было свободно уйти в пехоту, но у нас почти никто не уходил. Вот вы задали вопрос: «Сколько «языков» на личном счету?» А ведь у нас никто такого учета не вел. К чему?! Никто из разведчиков не думал, что выживет… Даже на примере нашей «троицы» – сначала погиб Быков. Потом по второму разу ранило меня. Лежу в госпитале – привозят Ефремова. А продлись война еще немного или если бы меня не комиссовали по инвалидности – обязательно бы убило… Разведчики…

Насколько тщательно готовились разведывательные поиски?

Замечу сразу одну важную деталь. Начиная с января 1944 года, постоянно шло наше наступление, и поэтому задачей полковой разведки в первую очередь были разведка маршрута движения, определение линии соприкосновения с противником и численности его боевых сил. Таких поисков – «…ползем ночью по «нейтралке», прямо через минное поле и ряды колючей проволоки, чтобы захватить «языка» в первой немецкой траншее…» – было немного. Немцы постоянно вели «подвижную оборону», используя заслоны и засады. Только к лету, когда на определенное время линия фронта стабилизировалась и стала сплошной, то передовая приняла «привычный вид» – траншеи, «колючка», минные поля и так далее… Тут уже каждый поиск готовился по классическому варианту. И в одном из таких разведвыходов я был тяжело ранен. Кстати, у нас в 291-й СД дивизионная разведка ходила в поиски еще реже, чем мы, полковые разведчики.

Полковые разведчики имели какие-то послабления в службе?

Отношение к нам было разным, лавровыми венками нас не баловали. Но мы были намного лучше экипированы, чем простая пехота. Ходили в офицерских галифе, в добротных сапогах. Имели связи с тыловиками, осуществляли с ними бартерный обмен – трофеи на всякого вида и рода достойное снабжение. Мы имели репутацию пижонов, ходили с чубами, финками, трофейными пистолетами на ремнях. Но в штабе мы не считались любимчиками. Всегда вырывали для себя отдельную землянку на отшибе, возле всяких начальников не ошивались. Длительное нервное напряжение настолько изматывало физически, что даже после успешно выполненного задания сдашь пленного в штаб и сразу без задержки к себе – отсыпаться. Для охраны штаба или имени полка нас не использовали. Но меня иногда могли «запрячь», как знающего немецкий язык, переводить на допросе. Я считался бойцом с неоконченным высшим образованием (в стрелковых частях таких было немного).