Разведчики Зеленой страны

Мальчики оглянулись. Почти у вершины «Каменного ребра» стоял Асан и щелкал бичом так громко, будто стрелял.

Егор махнул ему рукой, чтобы он сошел, но Асан опять защелкал бичом, привлекая их внимание, и, показав, чтобы оставались на месте, быстро спустился и объяснил, что, перевалив эту каменную гряду, они попадут куда надо.

— Эй, подождите, я с вами! — донесся крик Ромки, и он прибежал, еле переводя дыхание. — Ну, как? Где кабан? — горячился Ромка.

Далеко впереди зашуршали кусты.

— Не надо кричать, — предупредил Асан и нахмурился.

Все было — и два охотника, и загонщики с собакой, и кабаны, — а охоты не было. Солнце поднималось все выше. Охотникам явно не везло. Наконец зверь мелькнул шагах в ста от них, возле самой скалы. Барс бросился к нему.

— Наша будет! — закричал Ромка.

Все видели, как Барс настиг небольшую дикую свинью, схватил, потом отскочил, как ужаленный, и залаял на нее. Свинья исчезла за камнями.

— Барс с ума сошел! — рассердился Ромка, раздосадованный неудачами. — Пес ни к чорту не годится! Разве это охотничья собака? Незачем его держать!

Ромка говорил это, чтобы досадить Егору. Егор тотчас же подозвал Барса. У пса на носу были капли крови, он все время облизывался и тер нос лапой.

— Вот так потеха! — не унимался Ромка. — Поросенок укусил пса за нос, а пес испугался! Вот трус, вот трус! Охоться с ним сам и без кабана не приходи! Я пойду с Гномиком на старую стоянку. — Ромка повернул назад.

— Что же ты? — укоризненно прошептал Егор, присаживаясь на корточки и рассматривая нос Барса.

Барс обиженно взвизгивал и отводил морду в сторону, порываясь бежать.

III

Охотникам не везло. Бывают же такие несчастливые дни! Топс советовал возвратиться в пещеру. Самолюбивый Егор не хотел итти с пустыми руками. Асан уговаривал переночевать. Утром он обещал показать настоящий «охотничий рай». Так и решили. Солнце было уже невысоко. На ужин Егор подстрелил трех куропаток. Он мог бы настрелять и больше, да пожалел патронов.

Асан привел их в чудесное место, под большой пихтой на берегу ручья, откуда открывался вид на всю долину, освещенную заходящим солнцем.

Асан молча собрал сухих сучьев и развел костер. Егор помог Топсу очистить куропаток и, пока тот опаливал их на огне, сел на камень у костра, положив ружье на колени, и задумался, уставившись в одну точку. Топс спросил его, нет ли соли. Егор ничего не ответил. Соль оказалась у Асана. Потом Топс еще что-то спросил, и Егор снова не услышал.

Асан подошел, сел возле Егора на траву и, прикоснувшись к его руке, тихо сказал:

— Сегодня счастья на охоте нет, завтра будет! Егор, все так же уставившись в одну точку, ответил:

— Не то… Ленинград вспомнил. У тебя, Асан, есть мать?

Асан сочувственно закивал головой. Он стал рассказывать о себе, о своей матери Айше — знатном бригадире-виноградаре, ведавшей также опытными делянками в колхозном винограднике, о том, как он с друзьями ловил весной сурков в капканы, а зимой поймал даже двух лисиц.

Асан оказался веселым и разговорчивым мальчиком. Скоро Егор и Топс знали все подробности о жизни колхоза «Свет зари»: об обязательствах пионеров, о хлопкоуборочной машине (тут Егор рассказал о шофере Садыке, везшем части к этой машине), о предполагаемой поездке к Каспийскому морю.

Егор кратко рассказал о своей жизни на фронте и о полковнике Сапегине. Асан, поджав ноги, присел к костру и любовно поправлял горящие ветки. На его лице застыла радостная улыбка. Оказывается, Асан слышал, что есть Сапегин в Зеленой лаборатории. Егор обрадовался, начал расспрашивать его. Но выяснилось, что Асан не видел его ни разу.

Егор начал горячо рассказывать о Ленинграде и вдруг как-то сразу замолчал. Асан тревожно посмотрел на него и снова заговорил о колхозных пионерах.

Наступил вечер. Днем птицы прячутся в тени, стремясь в прохладу к ручьям и ущельям, а утром и вечером лес живет полной жизнью. Так было и сейчас. Яростно цокали черные дрозды, прыгая по ветвям кустов. На высоких деревьях ворковали горлицы, клинтухи и вяхири. Звенели щеглы. Попискивали князьки, перепархивали с ветки на ветку иволги.

Асан, рассказывая, делал большие паузы, все чаще прислушиваясь к голосам птиц, и наконец замолчал.

Очарованные вечером, Егор и Топс тоже молчали. Они вслушивались в этот переливчатый разноголосый хор леса, не в силах высказать друг другу переполнившее их чувство любви к природе, вечно изменчивой и чарующей.

Стемнело. Затихли дневные птицы, приближалась ночь — десятая ночь, которую ребята проводили в пути. Над кромкой горы в сиянии всходила луна.

Где-то совсем близко в кустах закричала сплюшка, отозвалась вторая, третья. Все яростней разносился крик цикад. Будто сотни эхо повторяли их со всех сторон, и казалось, что даже горы звенят.

— Куропатки готовы, можно есть, — услышал Егор голос Топса и не отозвался.

Мысли Егора были далеко-далеко. Он видел себя на поле боя. Он стоял на коленях возле раненого полковника Сапегина, сестра молча перевязывала рану, а вокруг темной стеной стояли бойцы и молчали. Это было в Германии после ночной стычки у городской ратуши, вечером, на опушке городского парка.