Разведена и очень опасна

— В постели. А то сам не знаешь, можно не поладить и в постели. Ничего страшного в этом нет. Не срослось у нас как-то. Я женщина горячая, сказала Коле все, что думаю, и сбежала.

— Да, Колька много выпил, вот и не смог ничего, — засмеялся слегка подобревший мужик, — но это совсем не значит, что из-за этого нужно срываться куда-то в лес и доводить мужика до подобного состояния. У любого мужика, который хорошенько переберет, может не встать. Кто этого не знает.

— А до какого такого состояния я его довела?

— Он от страха за тебя чуть голову не потерял. Переживал. А если бы этот гад тебя задушил, он бы в жизни себе этого не простил.

— Правда? — Я повернула голову к дровосеку и посмотрела на него уже другими глазами.

— Что — правда? — как-то по детски покраснел дровосек.

— Правда, что ты меня так сильно любишь?

— Да пошла ты… — Дровосек встал, подошел к своему товарищу и налил себе полный стакан. — Ахинею несешь какую-то бабскую… И по поводу того, что у меня не встал, напридумывала. Поднимать нужно умеючи, тогда и стоять будет нормально. Если у мужика не стоит, это совсем не его вина, а бабы, которая по-человечески не понимает… Поняла, дура бестолковая?!

— Ты всегда был щедр на комплименты…

Ощущение того, что я так и не смогла убежать из этого адского дома, пришло ко мне в полную меру только тогда, когда дровосек взял меня за руку и потащил в спальню. Остановившись в дверном проеме, он посмотрел на сидящего в углу мужика и сонно сказал:

— Петрович, давай тоже поспи, а то на пьяную голову тяжело соображать, что лучше делать. Сейчас все равно никого не добудишься. Мужики все в ауте.

В знак согласия Петрович кивнул головой, но, поняв, что он врядли дойдет до кровати, уронил голову на стол и мгновенно уснул.

— Сломался Петрович, — подтвердил дровосек и, затащив меня в спальню, повалил на кровать.

Как только мы очутились на одной кровати, я быстро отодвинулась и отвернулась к стенке.

— Ты что, мной брезгуешь? — обиженным голосом спросил дровосек.

— От тебя самогонкой за версту несет. Дышать нечем.

— Я ж из-за тебя напился. Когда ты без сознания лежала, я уже, грешным делом, думал, что все, тебе крышка. Я и не надеялся, что ты в себя придешь и зашевелишься. Мне уже даже казаться стало, что он действительно тебя задушил.

— Ты, значит, с горя напился?

— Ну вроде того.

— У алкоголиков всегда есть оправдание, — на свой страх и риск сказала я, не смогла удержаться.

— Это кто алкоголик-то?

— Ты.

— Я?!

— Ну да. Я тебя вообще трезвым не видела.

— А ты меня часто видишь? Ты меня вообще ни черта не видела. А ну-ка, повернись ко мне.

— Зачем?

— Повернись ко мне лицом, я сказал! Иначе пойдешь спать в чулан к беглому солдату. Там как раз один матрас на двоих. Может, от него будет вонять лучше, и его вонь придется тебе по душе!

Естественно, эта перспектива меня не обрадовала. Я не стала испытывать судьбу, а повернулась к дровосеку и закрыла глаза.

— Только знай, что о побеге лучше забудь. Я второго раза не допущу. Пристрелю сразу.

Я ничего не ответила на грозное предупреждение дровосека, закрыла глаза и попыталась уснуть. Но так и не смогла этого сделать. Перед глазами возникли будка, рядом с которой лежала мертвая собака, сторож, лежащий с простреленным горлом в дряхлой сторожке. От этих видений меня начало колотить. Чудовищный страх снова охватил меня, и я невольно прижалась к дровосеку и слушала, как сильно и учащенно бьется мое сердце.

— Ты что? — удивился он. — Замерзла, что ли?

У меня действительно зуб на зуб не попадал.

— Вроде не холодно, а ты ледяная, точно лягушка. Я въехал! Ты не от холода, а от нервов так трясешься. Это тебя нервяк бьет. Воспоминания, что ли, мучают?

— И воспоминания, и кошмары, и то, что впереди опять неизвестность. Так хоть какая-то надежда на спасение была. А теперь вообще ничего. Я не знаю, кто ты, что тебе от меня нужно, когда ты меня отсюда отпустишь, да и отпустишь ли вообще. Мне неприятно общество твоих пьяных уголовников с их интеллектом и воспитанием.

— Это ты зря! Хоть они у меня и уголовники, но с интеллектом у них полный порядок. Им всем можно ученую степень дать. Жизненную, я имею в виду. А что касается воспитания, то уж извините. Мои кореша росли не в барских хоромах и из золотых чашек чай не пили. Их улица воспитывала.

— Для того чтобы иметь элементарное воспитание, совсем не обязательно расти в барских хоромах и пить чай из золотых чашек. Можно быть нищим и даже очень воспитанным.

— Каждому свое, и вообще давай не будем о высоких материях. А то, не ровен час, и мы заговорим с тобой о высокой духовности. А я как-то не настроен на подобную тематику. Спать хочется.

— Я устала, я больше не могу, у меня опускаются руки. Я не знаю, что ждет меня завтра, — снова заговорила я о том, что так беспокоило меня. — Смогу ли я увидеть брата, своих ребят, любимого человека…

При упоминании о любимом человеке дровосек зло перебил меня:

— Про любимого человека могла бы и не говорить!

— Как не говорить, если я очень за него переживаю. За него и за наши с ним отношения.