Разведенные мосты

Звонок этот явился для меня большой и приятной неожиданностью. Я вдруг подумал, что на белом свете есть женщины, такие же одинокие, как и я, а я человек ещё не старый и, может быть, встречу новую подругу жизни, налажу новую жизнь. Правда, едва эта мысль влетела в голову, как я тотчас же и подумал о Надежде: хорошо ли это по отношению к её памяти? Наконец, если и придётся решать этот вопрос, то не так скоро, должно пройти какое-то время, улечься боль сердца.

Вспомнил, как мы с академиком Угловым впервые появились в квартире Шичко. У меня этот эпизод описан в очерке, а затем и в книге о Геннадии Шичко. Приведу это место:

«Вечером следующего дня отправились к Геннадию Андреевичу… Открывшая нам дверь хозяйка Люция Павловна мало походила на жену фронтовика, человека нашего поколения: ей с виду было лет тридцать — тридцать пять. Из-за неё выглядывал хозяин, и облик его рядом с цветущей женой только усиливал моё недоумение. «Ну, братцы-ленинградцы, — думал я о нём и об Углове, — женятся на молодых и красивых».

Потом выяснилось: Люция Павловна не так уж и молода, но случается встретить такой счастливый тип русской женщины, которая выглядит едва ли не вполовину своих лет. Между прочим, любопытно бы знать, какие свойства характера, какой образ жизни помогают иным людям — чаще всего женщинам — сохранять столь долго своё девическое обаяние, а иной раз с возрастом, с расцветом сил, выглядеть ещё краше?..

Люция Павловна, как возможная кандидатура на будущую супругу, долго в моих мыслях не задержалась. С её внешностью и общественным положением, — а она, по слухам, была директором какого-то музея, — оставаться в одиночестве ей долго не дадут. Со времени смерти её мужа прошло полтора года; у неё, конечно же, объявились в мужском мире симпатии, а может быть, она и была уже во втором браке. Однако же именно она дала мне импульс для размышлений об устройстве новой жизни.

Как-то я заговорил со своей дочерью Светланой:

— А как ты представляешь моё будущее?.. Не привлекает ли тебя перспектива заиметь нечто вроде мачехи?..

— Я всё время думаю об этом. И причём это не нужно далеко откладывать. Возраст у тебя почтенный, и тут каждый месяц дорог. Стоит промешкать — и ты сильно упадёшь в цене.

— Твой разговор хотя и носит несколько коммерческий характер, но он мне нравится. Но, может быть, ты уже и взяла на прицел какую-нибудь красотку?

— А вот с этим сложнее. На мушке-то я держу многих, но нет такой, которая бы меня полностью устраивала.

— Тебя устраивала?

— Да, меня. Тут, видишь ли, должна быть гармония интересов; то есть, чтобы тебе подходила, но и меня устраивала. Что до тебя, тут всё обстоит проще; ваш брат, мужик, существо неразборчивое: вам подавай красивые глазки, бюст и всё такое прочее, а вот для меня важен характер. В дом надо завести существо тихое, смирное и чтоб без затей. А таких мало. Таких на горизонте я не вижу. Совсем не вижу. Вот что плохо.

— Ну, ладно. Значит, мне остаётся ждать, пока ты подыщешь существо смирное, почти бессловесное. Москва велика; полагаю, что среди наших многочисленных знакомых отыщется и такое. Вон, к примеру, твоя тезка, вдова моего друга Кобзева. Она и женщина умная, и характер у неё хорош, а что до внешности — красавицей была, да и сейчас…

— Нет! — решительно заявила моя дочь. — Светлана не подходит. У неё дача, большая квартира, машина… Она тебя так нагрузит, что ты забудешь про свои романы, и про нас забудешь. Там у неё сын, сноха… Куча забот! Нет, такой обоз не нужен. Ты его не потянешь, надорвёшься.

Я называю имя знаменитой пианистки. Недавно она мне позвонила и сказала:

— Я потеряла шестнадцатую долю. У меня в суставах завёлся артроз. Мне теперь в сольных концертах не выступать. Собираюсь на пенсию.

Этот наш разговор я передал Светлане.

— Не подходит! — заявила дочь. — Эта уж и совсем не подходит.

— Но почему?

— Отец! Ты что, гибкость ума потерял? Она тебя заездит. Принеси то, сходи туда, сюда; и кофе со сливками будешь подавать ей в постель. Она же привыкла ко всеобщему поклонению, к аплодисментам. Ей и цветы, и по театрам её води. А откуда деньги?.. Печатать тебя перестали. Ты сядешь на пенсию. И она на пенсии. Ну, как вы жить будете?..

— А как же с другой?.. Тоже ведь на одну пенсию.

— Другая будет сидеть тихо. Я же сказала: смирная нужна. А этой луну на тарелочке подавай.

В этом роде мы долго обсуждали планы моей будущей жизни. И когда мне надоело выслушивать такие проникновенные характеристики всех знакомых нам одиноких женщин, я сказал:

— Тогда ищи мне глухонемую.

— Глухонемая тоже может иметь свой характер. И ещё какой!

Моя дочь была всегда деликатной и остроумной женщиной; может быть, и на этот раз она весь наш разговор вела в ироничной шутовской манере, но в одном она меня убедила: подругу жизни я должен выбирать с учётом её многочисленных условий и пристрастий.

Вскоре раздался новый звонок из Ленинграда; на этот раз звонил Фёдор Григорьевич Углов, приглашал пожить у него на даче, вместе встретить майские праздники.