Разведенные мосты

Шёл я по местам, овеянным славой Отечества, и думал, думал. И о том, между прочим, как бы не показать своих сомнений великой в своём святом порыве женщине, которую на склоне жизни подарил мне Всевышний.

Позвонил Смирнов-Денисов. Сказал:

— Заходите. Есть серьёзный разговор.

Я решил: серьёзный разговор — значит, серьёзные возражения.

Люша сказала:

— Ты слышал: есть серьёзный разговор! Я знала: книга понравится, её будут печатать.

По Сенной площади, а затем и по берегу канала Грибоедова я плёлся сзади, и по мере того, как мы приближались к дому 170, я всё ниже опускал голову, я уже слышал приговор директора: «Ну, вы сами понимаете: время для такой книги ещё не пришло. Может быть, оно придёт через пятьдесят лет… может, через сорок. И тихонько пропоёт: «Жаль только жить в эту пору прекрасную, уж не придётся ни мне, ни тебе».

Люша поворачивается, толкает меня в плечо:

— О чём ты думаешь?.. Почему молчишь? День-то у нас какой! Книгу будут печатать!

— А почему ты думаешь, что книгу будут печатать?

— Вот те на! Он ещё сомневается. Да я по тону, каким говорил со мной директор, поняла: книгу будут печатать. Да ты сам мне говорил: романы у вас и в столичном-то издательстве появлялись не часто, а уж если хороший роман!.. он и вовсе большая редкость!

— Но ты откуда знаешь, хороший это роман или не хороший?

— Так я же его читала! И дважды перепечатала на машинке. Мало сказать, что роман хороший. Я много читала книг о войне, но твоя «Настя»…

— Ну, хорошо, хорошо. Только ты не вздумай его хвалить там, в издательстве. Не забывай, что мы с тобой в некотором роде родственники.

Директор встретил нас совсем не так, как директор издательства встречает авторов. Поднялся нам навстречу, что-то говорил несвязное, но при этом широко улыбался и потряхивал своей небольшой аристократической бородкой. И почему-то всё больше обращался к Люше и ей же сказал:

— По поводу вашего романа у меня возник грандиозный проект: я решил издавать серию «Русский роман». Такую серию давно пытались начать в Лениздате, но так и не решились. А мы решились, и начнём её с романа «Баронесса Настя». А?.. Как вы находите такой проект? Возражать не станете?

Говорил он всё это, не выпуская Люшиной руки, и говорил только ей, будто меня тут и совсем не было. А я вдруг подумал, что мы тоже не однажды подступались к этой идее, но романы в издательство хотя и приходили, но таких, которых бы можно назвать так громко «Русский роман», у нас не было, и мы эту идею утопляли во времени. И, может быть, потому я такое заявление директора хотя и находил разумным, но считал чересчур смелым. А он повернулся ко мне и сказал:

— Ну, как, Иван Владимирович, одобряете мою идею?

Я ответил:

— Вы не только издатель, но ещё и учёный по части филологии. Вам виднее.

Директор размашисто ходил по кабинету и в явном возбуждении потирал руки. В ту минуту я не знал, но потом мне открылись и вожделенные замыслы этого человека. Он выпустил уже много книг, но по большей части поэтических, а поэзия и нам в Москве, а тут в особенности, денег в кассу издательства не прибавляла. Прозаические книги, как нам потом рассказали, тоже раскупались плохо, и издательство, словно перегруженный корабль в штормовую погоду, готово было вот-вот опуститься на дно. Сотрудников в издательстве было немного, но им едва платили скудное жалование; деньги уходили на оплату помещения и налогов. Как утопающий за соломинку, схватился директор за нашу книгу. Он решил: «Настя», наконец, поможет ему поправить финансовые дела.

Издательский художник, он же, кстати, писатель, Вадим Круговов талантливо оформил роман, живописно и остроумно придумал и исполнил рисунок обложки, и книга скоро была напечатана. Директор сам её повёз в магазины, несколько пачек продал в Дом книги на Невском проспекте, а всего книгу взяли двадцать пять магазинов. Люша ликовала, и в издательстве были довольны: такого интереса к роману и они не ожидали. А через неделю Смирнов-Денисов снова поехал в магазины. Книга была распродана в два-три дня. Издатель заходит к директору Дома книги, благодарит за быструю распродажу и предлагает новую партию книг, — теперь уже большую, в несколько сотен, а то ещё и тысячу.

— Ну, нет, не надо. Книгу нам не привозите.

— Как? Почему? Она же продана!

— Продана, но… не надо.

— Но позвольте! Объясните же мне, в чём дело? Другие книги у вас лежат, их никто не покупает, а вы все равно их берёте. Эту же раскупили в три дня, и вам, и нам она приносит доход…

— Владислав Аркадьевич! — жёстко заговорил директор магазина. — Вы отвечаете за свою работу, я — за свою. Позвольте мне решать, какую книгу продавать, а какую… извините, не предлагать читателю.

— Выходит, демократы отменили одну цензуру, но наладили цензуру собственную, и неизвестно ещё, какая из них покруче.

Директор магазина молчал. Но взгляд его, холодный и непреклонный, говорил: разговор окончен и нет смысла его продолжать.