Разведенные мосты

— Я слышу запах твоих блинов, ко мне в форточку идёт мужской дух; ах, Ольга! Решила без меня править бал! Не выйдет! Нет, нет — у тебя ничего не выйдет.

И ко мне:

— Иван Владимирович, помогите же мне раздеться!..

Я помогаю ей снять роскошную и легкую, как пушинка, шубу, — кажется, это очень дорогой мех из редкого зверька шиншиллы, и торжественно, как королеву, веду к столу, где, расставляя тарелки и всякую снедь, уже трудится Ольга.

— Ты пришла кстати — помогай же мне.

— Я гость, а ты хозяйка. Вот придёшь ко мне, и тогда я буду накрывать на стол, а сейчас хлопочи одна, раз у тебя нет прислуги.

И с ходу, без остановки говорит о днях, проведённых нами в лесу, о том, как «на этот раз там было всё плохо, холодно, неуютно».

— Регинушка! — останавливает её Ольга. — А когда тебе было там хорошо? Я уже вот лет двадцать, как таскаю тебя в наш прекрасный дом отдыха, и ты всегда недовольна. Честное слово, больше ни разу не возьму тебе путёвку. Обещала взять тебя в Пицунду — и туда не возьму.

Регина перехватывает тему, наклоняется ко мне:

— Вы, как я слышала, бывали с Ольгой в Пицунде. Ну, скажите: правда ли, что там уж так хорошо?

— Да, да, в Пицунде не только хорошо — там удивительно, как хорошо! Но теперь уж я бы туда не поехал; не хочется бывать там, где отдыхал с покойной женой. Я после её смерти даже и на даче ни разу не был.

— Ах, кстати. Дорогой Иван Владимирович, Ольга говорит, что у неё есть ключи от вашей дачи. Там тепло и уютно. И колокола звонят в Сергиевой лавре. Пусть Ольга отвезёт меня туда, и я поживу на вашей даче. Буду заместо сторожа. Наконец, и всю зиму могу жить. А?.. Ну, позвольте нам такую малость.

Я такого напора не ожидал; сбит с толку и не знаю, что сказать Регине. А она устремила на меня свои огромные, пульсирующие чёрным огнём очи, хлопает ресницами, неестественно длинными, очевидно накладными, и ждёт ответа. Я же умоляюще смотрю на Ольгу: она-то знает, что я не могу этого сделать. Ну, как же воспримут такую мою гостью соседи по даче? Там каждый новый человек вызывает подозрение, о нём узнаёт участковый милиционер, который получает от нас дополнительную плату за усиленный присмотр; наконец, моя дочь, зять, внуки… Они каждую субботу приезжают на дачу. И вдруг им открывает дверь вот эта… молодая, яркая дама, такая развязная, речистая…

Меня выручает Ольга:

— Ну, что ты такое говоришь, Регина? Иван Владимирович живёт не один, у него дочь, куча внуков — и все взрослые. Ну, как они тебя там встретят, что подумают?..

— Ольга, прекрати развешивать свои страхи и проблемы. На каждый пустяк ты нагромоздишь короб препятствий. Первые дни мы поживём там все вместе, и ты с нами, а потом вы уедете, а я останусь. Ко мне привыкнут, меня полюбят. Ты же знаешь, как я умею со всеми ладить и быть необходимой.

В таком нерешённом и неопределённом состоянии мы и оставили этот разговор. Я сказал, что обещал быть в какой-то редакции, и, поблагодарив Ольгу за прекрасное угощение и интересный вечер, удалился.

И тут я не могу не познакомить читателя с некоторыми обстоятельствами, объясняющими характер Регины и природу такой тесной дружбы женщин, столь непохожих одна на другую.

Регина пять раз была замужем и больше года ни с кем не уживалась. Мужья отлетали от неё, словно футбольные мячи от штанги ворот. И отлетали далеко — настолько, что никогда уж не появлялись ей на глаза и не подавали о себе сигнала. Было что-то роковое в характере этой женщины. Она и сама была себе не в радость. На каждом драматическом повороте своей судьбы она впадала в тяжелейшую меланхолию. Иногда депрессия завершалась истерикой. Она плакала и ломала руки, перебиралась к Ольге и часами выговаривала ей свою душевную боль. Судьба женщин во многом была схожей, и Ольга Леопольдовна с пониманием и сочувствием относилась к её мукам. И звала к ней врачей, покупала лекарства, — и, в конце концов, возвращала подругу к её обычному состоянию.

А однажды у Регины появился друг из какого-то колена многочисленных племён Кавказа. Он выдавал себя за дипломата и будто бы приехал в Москву по вызову Министерства иностранных дел на длительное время. Сын гор был молод, и его чёрные очи горели огнём любви ко всему человечеству. Он умел красно говорить, играл на гитаре и пел, как питерский бард Розенбаум. Кавказец выдавал себя за потомка каких-то знаменитых князей, будто бы даже из того рода, из которого вышла грузинская царица Тамара. Он и имя носил чисто кавказское: Казбек.