И сейчас, и еще до того, как стал морроном, Аламезу не доводилось жить обычной, мирной жизнью – той самой жизнью, которую ведут вельможи и пастухи, степенные горожане и вечно перепачканные в навозе крестьяне; одни в сытости и уважении, а другие в нужде и всеобщем презрении. Он жил, как на войне, даже в то относительно спокойное время, когда промышлял разбоем в графстве Дюар. Безумный темп схваток на передовой сменялся затишьем походных лагерей; но и там, и там он ощущал себя воином, совсем не ставя перед собой привычных для мирной жизни задач – набивать брюхо вкусной едой, на зависть соседям щеголять в дорогих одеждах, соблазнять девиц, плодиться да размножаться. Дарк много раз имел возможность хотя бы на время посвятить себя этим совсем не зазорным, нормальным для любого человека занятиям, но что-то внутри него противилось такому образу жизни. Он чувствовал, просто чувствовал, что все это не для него, что никогда не сможет жить и мыслить категориями обычных людей. Такое банальное прозябание всегда вызывало у него отторжение, так наездник брезгует ходить пешком, а вельможа никогда не опустится до путешествия без гербовой кареты. В далекой-далекой юности он так грезил о воинской славе, что не задумывался о возможности быть обычным человеком, а теперь уже не мог позволить себе подобные мысли.
Он был морроном, воином Одиннадцатого Легиона, и его будущее было расписано, по крайней мере, на ближайшую сотню лет. Об этом позаботился Совет Легиона, через Мартина Гентара передав своему верному и стойкому бойцу понятное, но трудноосуществимое поручение:
– Ой, не нравится мне все это… прям вход в преисподнюю! – вырвало Дарка из плена отвлеченных раздумий недовольное ворчание соклановца.
Грабл уже закончил с мародерством, обшарив карманы всех мертвых стражей, и теперь расхаживал взад-вперед, потрясая в ладони туго набитым звонкими монетами кошелем и позвякивая под мышкой парочкой мечей, позаимствованных у покойников. Боевому товарищу Дарка явно не нравились ни впечатляющие размеры каменного колодца, заполненного не водой, а уходящими вниз ступенями лестницы, ни то, что огонь прикрепленных к стенам факелов не мог осветить даже двери ближайшего уровня. Аламез полностью разделял опасения товарища, но понимал, что выбора у них нет, точнее, у него одного.
– Послушай, Грабл, – обратился Дарк к собрату, – Анри внизу точно нет, так, может, тебе не спускаться? Я должен спасти герканских шпионов, хотя бы одного, но тебе необязательно ввязываться в эту весьма дурно попахивающую историю, тебе ведь не нужно выслуживаться перед фон Кервицем. Отправляйся в Кенервард за Анри, а я уж сам как-нибудь. Коли повезет, встретимся в Удбише и зададим жару шеварийскому клану, а коли…
– Ага, как же! – не дал договорить Грабл, выразивший свое недовольство весьма экспрессивно и зловонно, поскольку кукиш, подсунутый под нос Аламеза, все еще попахивал потом, кровью и волчьей мочой. – Вместе пришли, вместе уйдем! Чо я те, барышня, что ль, какая, чтоб меня восвояси отсылать, когда настоящей драчкой запахло?! Да и как из тюряги-то выбраться, мож, подскажешь?!
– Думал, тем же путем уйдем, да только веревка кой-кого не выдержала, – печально улыбнувшись, пытался отшутиться Дарк, а затем ответил на полном серьезе: – Если честно, то не знаю, ни что нас внизу ожидает, ни как потом отходить будем… Возможно, прорываться с боем придется…
– Вот вишь, значит, вместе держаться до конца и будем! – твердо заявил Зингер, наконец-то понявший причину, по которой Аламез отпрянул назад и брезгливо наморщил нос, и опустивший кулак. – На пару мы победим иль погибнем достойно, а поодиночке точно пропадем!
– Ты прав, – кивнул Дарк, соглашаясь с товарищем, – на пару и погибать, и победу праздновать как-то приятней! Так чего ж тогда встал?! Шевели шустро вниз своими маленькими кривыми колодками!