Разведка боем

- Держим. – Это то ли Хелл, то ли Семен. – От рева и стенания морских пехотинцев ничего не разобрать. Сердце бухает, будто кузнечный молот, готовое в любой момент проломить грудную клетку. Виски ломит, словно кто-то нарочно сжимает голову тисками, вокруг все плывет и дергается правая сторона лица. Урод, не иначе, урод и слабак.

Стиснув зубы Всеволод оцепил вторую руку и впившись в веревку завис в воздухе приготовившись к быстрой, но мучительной смерти, а когда наконец ощутил что вместо того чтобы упасть он медленно, но верно, поднимается вверх, нахлынула странная эйфория. Чем выше он поднимался, тем светлее и голубее становилось небо. Красный от натуги Семен и Хелл, обливающийся потом, казались милыми и забавными, а зомби внизу, дурацкой шуткой на Хэллоуин. Нечто среднее между флеш-мобом и футбольными болельщиками проигравшей команды.

- Готово, - Проводник вцепился в ворот куртки майора и вдвоем с аналитиком они втянули его, уже и вовсе обессиленного на крохотную железную площадку. Незнакомке с «Утесом» пришлось даже убраться внутрь, чтобы мужчины смоги поместиться.

- Что с ним? – Поинтересовалась она, встревожено выглядывая.

- Жар, слабость, кашель с кровью. – Тихо пояснил Хелл.

- Плохо. – Девушка поморщилась и поманила рукой. – Тащите его внутрь, у меня вроде были лекарства.

Незнакомку звали Светлана, она служила на базе специалистом по шифрованию. Отец Светланы, Сергей Хоружный, был приглашенным специалистом и работал в штатах все лихие девяностые на строительстве атомных станций, а когда пришла пора возвращаться, попросил политического убежища. В Америке с ним осталась его маленькая дочь и ныне покойная супруга, но все это было пустое.

Сквозь колышущееся марево перед глазами, Всеволод вглядывался в лицо незнакомки и раз за разом высматривал знакомые черты, а когда, наконец, понял, кто же перед ним, потерял сознание.

- Светка, говорит, это же ты, а потом бац и в отключку. – Семен с сомнением склонился над неподвижно лежащим на полу майором.

- Бредит, - кивнула Светлана. – Я этого вашего больного в первый раз вижу.

- А по-русски говоришь хорошо.

- Отец учил. Он как-то процитировал классика. Что-то вроде «Я люблю свою страну, но ненавижу свое государство», этими принципами и руководствовался. Мы вообще дома только по-русски говорили. Голова кругом шла. В школе один язык, дома другой, а потом ничего, привыкла.

- А как ты здесь-то оказалась?

- Папа похлопотал. У него был друг в Вашингтоне. Вот он сюда и устроил. В конце концов, работа замечательная. Свежий воздух, море, страховка и солидные деньги. Я тогда только после колледжа была, не знала, куда руки приложить, вот папа и посодействовал.

- А на родину никогда не хотелось взглянуть? – Хелл открыл пластиковую коробку с медикаментами и начал колдовать над Всеволодом.

- Нет, - покачала головой незнакомка.

- Это же надо, - Семен уселся рядом с лежащим на полу Курехиным и, скомкав свою куртку, подсунул ему под голову. – Кто бы мог подумать?

- Что? – Не поняла Светлана.

- Да то, - усмехнулся аналитик. – Какая реалистичная программа! Даже прошлое есть! Виртуозно!

Двенадцать дней до часа «икс». Вечер. Реальность. Санкт-Петербург.

Закрывшись на все четыре замка, Семен сидел на кухне, хмуро уставившись на пустую бутылку виски. От страха или от стресса, но алкоголь он поглощал в невероятных количества. Первым почином была беленькая в кафе, откуда он потом уезжал на такси, а потом будто лавина прорвалась. Было страшно, панически, до ломоты в костях. То, как живой человек вдруг превратился в мертвый, неодушевленный предмет, поразило и без того измученное сознание аналитика.

В детстве, когда Семен попал в детский дом, он сильно пересмотрел взгляды на жизнь. Из робкого мечтателя, Давыдов стал злым волчонком, готовым впиться в горло кому угодно. Огромных душевных сил и терзаний стоило ему загнать своего внутреннего хищника, чуждого природе Семена куда-то в самый дальний уголок сознания, где тот и жил до последнего момента. Рафинированный, уютный и милый мирок затворника рушился на глазах, а с ним рассыпались в пыль и те стены, что он возвел для своего второго я. Волчонок превратился в волка и покрылся черной жесткой шерстью, крохотные зубки стали острыми белыми клыками. Неверное движение, шаг, и мощный, гордый зверь, почуяв опасность, готов был атаковать. Опасность была, безумство рвалось наружу и несчастный, забытый всеми Семен глушил эти порывы единственным доступным способом, туманил мозг алкоголем.