Я резко распахнул глаза, сел, озираясь по сторонам и пытаясь понять в каком мире вообще нахожусь. Рядом со мной зашевелилась Олия, чуть в стороне спал Конор. Мы завалились спать наверху, прямо над дорогой, ведущей к городу, как только раскаленная дверь перестала светиться, а земля плавиться и стекать, собираясь в небольшое озеро расплавленной лавы прямо возле той тропы, по которой мы карабкались вверх.
Протерев лицо, я посмотрел вниз на раскинувшийся под нами город. Внешне ничего не изменилось с того момента, когда я смотрел на него перед тем, как уснуть. Все те же черные тени домов, словно порождение самых страшных кошмаров, мечущиеся силуэты чвыр, их мерзкие, пробирающие до костей визги — Конор сказал, перед тем как упасть с закрытыми глазами, то ли засыпая, то ли впадая в забытье, что мы должны будем задеть лишь самую окраину города, не более двух-трех кварталов, прежде чем выберемся к дороге, ведущей к туннелям. Но сможем ли мы пройти эти два-три квартала и не погибнуть, вот в чем вопрос.
Да еще и этот сон. В том, что это был кусок жизни принца Бертрана я даже не сомневался, сложно было сомневаться, тем более, что во сне я был принцем и ощущал себя им. Ну что тут сказать, принц мне не понравился, слишком надменный и зацикленный на себе эгоцентрик. Конечно, тут не последнюю роль сыграли его отношения с отцом, но все же… Не знаю. Не могу понять, в этом надо разбираться скрупулезно, дотошно, а у меня нет не это ни желания, ни времени. Вот только из этого отрывка становилось понятно, что идея с казной принадлежит именно Бертрану, и Гастингс принимал его руководство беспрекословно. В чем-то был не согласен, но откровенно не грубил и не оспаривал приказы. Что же в итоге произошло, что так сильно изменило отношение капитана к его высочеству? Наверное, я никогда об этом не узнаю, если только снова не увижу в очередном сне или очередной глюк не покажет мне веселую картинку.
— Что вы там видите, ваше высочество? — я так сильно задумался, что даже не заметил, как проснувшаяся Олия подползла ко мне поближе и теперь сидела рядом, с тревогой пытаясь заглянуть мне в глаза. Покосившись на девушку, я снова посмотрел на город, пытаясь выделить главный момент, который мне еще в самый первый осмотр показался довольно любопытным.
— Я вижу, что в основном чвыры тянутся к центру, словно там находится нечто, привлекшее их внимание. Они туда слетаются как мотыльки, летящие на свет. На окраинах почти не видны их силуэты.
— Как вы вообще различаете какие-либо силуэты в этом сплошном мраке? — Олия закусила губу, а в глазах снова промелькнула безнадежность.
— Это просто, — я попытался объяснить на первый взгляд необъяснимую вещь. — Абсолютной тьмы не бывает, ее просто не существует. Мы называем тьмой отсутствие света, при котором ничего не можем разглядеть. А вот кошка, например, прекрасно видит там, где человек просто растерянно будет стоять и водить руками, стараясь нащупать преграду. Город стоит в темноте, но не абсолютной, потому что мы прекрасно видим силуэты домов, башен, много чего можем на самом деле разглядеть. Но и дома — не абсолютно черны. Они словно подсвечены изнутри. Возможно, из-за каких-то наложенных на них заклятий. А вот чвыры — они еще темнее, чем дома. Если присмотреться, то можно увидеть двигающиеся тени, вот это они и есть, во всяком случае, звуки, которые они издают, раздаются из тех же мест. Хотя, возможно, я и ошибаюсь.
— Лучше будет, если не ошибаетесь, ваше высочество, — Олия села, обхватив себя за ноги. — Потому что, если не ошибаетесь, то у нас появляется очень маленький, призрачный шанс выбраться из этой ловушки.