Разведка боем

Оказывается, все это способно испортить удовольствие даже от дарованного ему права расстрелять почти любого гражданина республики по собственному усмотрению.

Теперь, возможно, все будет иначе. Он не читал пока что записных книжек Ильфа, который десятью годами позже напишет: «В такое утро хочется верить, что простокваша на самом деле вкуснее и полезнее белого хлебного вина», но ощущал нечто подобное.

Однако прошло десять или пятнадцать минут, солнце вынырнуло из-за деревьев Покровского бульвара, и очарование утренней зари исчезло, как туман над рекой. Загремели железные шины водовозных бочек, подъезжающих к фонтану посередине площади, донеслись снизу отчетливые матерные слова ломовиков, треньканье трамваев и гудки направляющихся во Второй Дом советов, Наркомат иностранных дел и ВЧК автомобилей.

Агранов затворил окно, задернул штору и лег на диван, укрывшись шинелью. Пусть все они как хотят, а у него болит голова. Пару часов еще можно поспать, позже видно будет.

…Трилиссера он сумел поймать только после обеда. Начальник иностранного отдела уставился на его повязку и отливающее багровой синевой подглазье с нескрываемой иронией. Но промолчал. Спросил ровным голосом:

– Успехи имеются? Или?

– Более чем. А у тебя? Сумел выйти на связь?

– О чем ты, Яков? Тебе нужно на пальцах объяснить, что даже самый быстрый курьер не обернется и за две недели?

– Ты думаешь, нам эти две недели дадут? А если белые перейдут в наступление завтра? Мы успеем нагнать твоего курьера в Ревеле? Или только в Лондоне?

Трилиссер встал и по длинной вытертой дорожке пошел к двери своего огромного кабинета. Во времена страхового общества «Россия» здесь был зал заседаний правления. Пятиметровой высоты потолки, ряд стрельчатых окон и два десятка стульев вдоль стола, в торце которого стояло кресло хозяина. Очевидно, он страдал клаустрофобией.

Резко открыв дверь, Трилиссер выглянул в приемную, сам себе кивнул удовлетворенно и вернулся на место.

Агранов наблюдал за его действиями с любопытством. У всех в этом доме с головой непорядок.

– Ты что-нибудь узнал? Действительно готовится генеральное наступление?

– А что, если да?

Не обратив внимания на нарочитую интонацию собеседника, Трилиссер ответил серьезно:

– Тогда нам нужно внушить Феликсу и через него Старику, что все обстоит еще хуже, чем на самом деле. Заставить их поверить, что эвакуация правительства экстренно необходима. Лучше всего – в Вологду. Надежные крепости-монастыри, недалеко до моря и не так наглядно, как Архангельск. В Москве оставить чисто военное командование и особую группу ВЧК. Во главе с одним из нас. Лучше всего – с Ягодой.

«Оказывается, – удивился Агранов, – Михаил уже тоже все продумал. И излагает свой план как решенное дело».

– Мы это сумеем, надеюсь, – сказал он. – Но какова цель?

– Уверен, что две-три недели мы город удержим. А к тому времени… Врангеля смогут убедить остановиться. Пусть даже под Тулой. Чего еще желать? Россия от Польши до Тихого океана – чересчур большая страна. На ней поместится штук двадцать Франций. А нам с тобой хватит одной-двух. И глупости про мировую революцию можно оставить Старику и Лейбе. Я, например, ничего не имею против, если Врангель возьмет себе все, что захочет – или что ему позволят, – оставив нам кусочек с Москвой, Петроградом и тем, что между, с выходом к Балтике и Белому морю. Вполне цивилизованный вариант…

– Умный ты, Михаил, только неужели думаешь, что мы сумеем продержаться на таком вот кусочке земли, с враждебным населением, без единственно понятной народу идеи о всемирной республике рабочих и крестьян? Да они через полгода нас сметут, увидев, что грабить больше некого, а надо просто работать…

– Так уж и сметут… Поработать, конечно, придется. Нам. Чтобы народ поверил, будто только так и надо. Высовываться мы с тобой не будем. Найдем какого-нибудь Калинина или Ворошилова, плоть от плоти трудового народа. И чем теснее капиталистическое окружение, тем крепче они будут цепляться за «свободу» и «власть трудового народа». Продразверстку отменим, конечно, какую-нибудь «новую экономическую политику» придумаем, вроде как в ДВР. Ничего, проглотят. Зря, что ли, кровь три года проливали? И Советы без коммунистов подойдут, и «анархия – мать порядка», если угодно… Что ты так на меня смотришь, – вдруг прервал свой монолог Трилиссер. – Не нравится? Может, предпочитаешь «как один умереть за власть Советов»?

– Нет, Миша, нет. Просто все, что ты сейчас наговорил, прошлой ночью уже сформулировал мне тот человек, которого я так старательно ловил. Получилось немножко наоборот, но это неважно. Именно на этих условиях он предложил мне всемерную помощь и поддержку от имени своей организации.

Трилиссер снова добежал до двери, выглянул, как будто ему не давала покоя мысль о толпах соглядатаев, заполняющих коридоры ВЧК и ловящих каждый звук, доносящийся из его кабинета.

«Да у него же мания преследования, – догадался Агранов. – Укатали Сивку крутые горки. Закончим дело, надо будет его лечиться послать. С билетом в один конец».

– Давай, давай, рассказывай…