Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента

Я мог, получив это письмо, только предположить, что более чем за месяц «Литературная газета» могла уже передать письмо своему коллеге. Тогда я еще не мог утверждать, что, получив мое письмо с указанными в нем всеми необходимыми адресами и фамилией, именем и отчеством, такой «видный» политический обозреватель АПН, как Александр Игнатов, легко мог установить, что письмо ему пишет не просто мало осведомленный в вопросах деятельности советских военных разведчиков, но именно один из тех, который входил в «Красную капеллу», то есть Кент. Несколько позднее я уже мог прийти к убеждению, что этот человек узнал от Жиля Перро мою настоящую фамилию, стоящую в конце письма.

К убеждению в том, что Александр Игнатов знал, кто я такой на самом деле, я пришел 21 ноября 1990 г. В этот день ко мне позвонил редактор Леннаучфильма, не назвавший своей фамилии, но указавший на то, что он совместно работает над каким-то фильмом с Александром Игнатовым и звонит мне по его поручению. Игнатов просил получить мое согласие на передачу моих координат французскому писателю Жилю Перро. Убежденный в том, что Жиль Перро уже давно узнал от Леопольда Треппера мою настоящую фамилию, которая, кстати, прямо указана в книге, изданной организованным Юлианом Семеновым совместным предприятием СССР и Франции «ДЭМ» в том же 1990 г. под уже принятым названием «Красная капелла», возмущенный, в первую очередь, клеветником Жилем Перро, а также и Александром Игнатовым, не откликнувшимся на мою просьбу полтора года назад о нашей встрече, я в категоричной форме запретил следовать желанию этих двух «друзей».

Несмотря на это, Александр Игнатов сообщил в Париж мои координаты. Забегая вперед, хочу привести высказанное Мишелем и Каролиной, убеждение. Они считали, что нам повезло. Александр Игнатов сообщил мои координаты по чистой случайности не Жилю Перро, находившемуся в отъезде, а его жене. Именно она немедленно сообщила их Мишелю. Они подчеркивали, что в то время, как Жиль Перро избегал с ними поддерживать какие-либо контакты, зная о том, что они стремятся восстановить правду об отце Мишеля, а тем самым разоблачить стремящегося к наживе автора книг Леопольда Треппера, его жена относилась к Каролине, Мишелю и Саше, а еще ранее и к Маргарет с любовью и вниманием, а также и с пониманием.

Вот после этого отступления продолжу мое повествование о первых наших контактах с Мишелем. По телефону мы разговаривали относительно недолго. Мы условились, что он будет звонить два раза в неделю, в среду и в воскресенье утром. Более подробно мы поговорим с ним после того, как я получу от него письмо... Его указания на то, что в бандероли, которую он пошлет, будет недавно изданная в Испании книга писателя Луиса Т. Бонмати «Последний аккорд "Красной капеллы"», включающая воспоминания Маргарет и Мишеля, а также и копии их собственных воспоминаний.

Только я закончил разговор с Мишелем, как с тяжелым напряжением обо всем рассказал Лидочке. Легко представить себе мое состояние, я ведь даже не мог описать, вернее, представить себе, каков мой сын. Я понимал и то, что этому девятимесячному малютке, которого я видел в последний раз во Фридрихроде, сейчас уже сорок шесть лет, что у меня еще есть внук, которому уже четырнадцать. Рассказывая все Лидочке, я заметил, что и она тяжело переживает. Наш разговор с ней закончился тем, что она выразила искреннюю надежду, что мы все увидим друг друга и сможем себя чувствовать счастливой семьей.

Охватившая нас радость повлекла за собой тяжелые переживания. Я не мог простить себе, что виновен во всех тех испытаниях, которые было суждено перенести Маргарет, Рене и Мишелю. Правда, я осознавал, что все то, что произошло в отношениях между мной и Маргарет в 1943 г., смогло осуществиться только после того, как у меня появилась уверенность, что в прямом смысле нам больше ничего не угрожает и мы сможем быть счастливыми у меня на Родине.

Более сорока лет я тяжело переживал, что Маргарет и Мишель погибли, что для меня остается абсолютно неизвестной судьба оставленного после нашего ареста с Маргарет в Марселе в одном из пансионатов Рене. Что мне предстоит узнать обо всем том, что все они переживали за эти годы, я не мог себе представить.

Медленно шло время, тяжелые переживания не прекращались. Я не мог дождаться, а правильнее сказать, мы, Лидочка и я не могли дождаться получения обещанной бандероли. Наконец настал счастливый день. Представитель частной почтовой компании доставил нам на дом долгожданную бандероль. Едва успев расписаться в сопроводительном листе с перечнем многих адресов, едва успев закрыть дверь за покинувшим нас «гостем», как мы оба ринулись к тому, что находилось в упакованной бандероли. Прежде всего, наше внимание привлекло отпечатанное на четырех страницах на французском языке письмо Мишеля. Это было первое за всю жизнь письмо от моего сына.

Мы оба читали это письмо буквально со слезами на глазах. Естественно, я читал для Лидочки, переводя его текст с французского на русский.