Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.

Перед тем как приступить к описанию совместных прогулок, первых впечатлений о главном городе Каталонии, я должен почтить память Шуры Бахмутской, служившей во время пребывания в Испании переводчицей у одного советского инженера, занимавшегося вопросами, связанными с вооружением. События, о которых я сейчас расскажу, происходили уже во второй половине 1938 г., когда я находился на фронте под Барселоной. Приближался день отъезда Шуры домой, в Советский Союз. Мы, ее друзья, решили торжественно отпраздновать это событие. Я с этой целью приехал на несколько часов в Барселону. На следующий день после торжества, поздно вечером, инженер, с которым она работала, попросил ее в последний раз поехать с ним для перевода его ответственной беседы с испанскими коллегами. Конечно, Шура согласилась. Ночью они ехали вдвоем в машине. Инженер сидел рядом с шофером, а Шура на заднем сиденье. Они не заметили пост охраны, который подавал им сигнал для остановки. Проявляя бдительность, по машине открыли огонь. Пули попали в заднюю часть автомобиля. Шура была убита. Об этом я узнал несколько позднее, вновь находясь на фронте.

Все мы очень переживали смерть этой славной, хорошенькой молодой женщины, настоящей патриотки, интернационалиста. Шура запомнилась мне красивой, жизнерадостной, весьма подвижной и часто смеющейся, веселой женщиной. Сейчас её прах покоится в Мадриде. Узнав о смерти Шуры, ее муж добился разрешения выехать в Испанию в числе добровольцев, чтобы, сражаясь вместе с испанскими патриотами, советскими добровольцами и интербригадовцами, получить возможность в свободную минуту посетить могилу горячо любимой жены.

В Барселоне я побывал в оперном театре на опере Бизе «Кармен». Эту оперу мне уже приходилось слушать в Большом театре в Москве, в Театре оперы и балета им. С.М. Кирова в Ленинграде. В последующие годы я слушал ее в Париже и в Брюсселе. Однако никогда она не производила на меня такого сильного впечатления, как это было в 1938 г. в Барселоне. Я должен признаться, что артистические силы, состав оркестра и декорации не превосходили того, что я мог увидеть и услышать в других театрах. Что же на меня произвело такое неизгладимое впечатление? Свою роль сыграла общая атмосфера. Рядом со мной, в креслах партера, сидели те же Кармен и Хозе. Может быть, тут же были и настоящие контрабандисты и тореадоры. Придя в театр, я, должен признаться, еще очень мало знал об Испании. Я попал туда с улицы, на которой видел ту же толпу говорливых влюбленных парней, очаровательных девушек, слышал те же слова, произносимые на повышенных гонах, правда, среди них были и такие, которые я понять не мог, они произносились на каталанском языке. Сейчас все они заполнили балконы и галереи, партер. Они, это чувствовалось сразу, сохранили те же нравы, обычаи, а главное, характеры, которые были присущи испанцам всех времен. Они были поразительно похожи внешне на героев оперы.

Да, на сцепе были те же испанцы, с которыми я породнился на всю жизнь. Подобных прекрасной Кармен и впечатляющего Хозе я встречал на улицах, проспектах, площадях городов и даже поселковых дорогах, в селах и деревнях, в ресторанах, театрах и кабаре, на похоронных процессиях, у трупов их детей, родителей, близких.

Потом, еще находясь в Испании, я часто вспоминал эту оперу, вернее, один из самых впечатляющих ее моментов. Это смерть Кармен на фоне победы тореадора над быком. Вспоминал я этот эпизод, бывая на настоящих боях.

Покинув Барселону, мы прибыли на курсы, где под руководством Ольги Николаевны Филипповой улучшали наши познания в испанском языке.

Здесь, в небольшом тихом курортном местечке, находились на отдыхе и после ранений наши танкисты и летчики. Мы с Мишей Ивановым особенно подружились с танкистами. Среди них был молодой, малоразговорчивый, но довольно веселый Виктор Алексеевич Новиков. Нас поразила кожа на его лице и странные уши. О его трагедии мы узнали только из рассказов друзей. Оказывается, он был механиком-водителем танка. Во время боев под Фуэнтес-де-Эбро в октябре 1937 г. он получил тяжелые ожоги и пулевое ранение. Несмотря на это, Виктор вывел свой горящий танк из боя. Долго он находился на излечении в госпитале, перенес ряд операций, а в дни нашей встречи с ним находился на отдыхе в ожидании возвращения на Родину. Позднее я узнал, что за мужество, храбрость и находчивость ему вскоре после возвращения в Москву было присвоено звание Героя Советского Союза. Он был одним из 21 танкистов, удостоенных за боевые действия в Испании этой высокой награды.

Несколько усовершенствовав свои познания в испанском языке, мы вновь вернулись в Барселону. Здесь меня ждал сюрприз. Почти сразу же я был вызван к Григорию Михайловичу Штерну. Думаю, что не случайно в его кабинете присутствовал еще незнакомый мне человек, которого наш разговор с главным военным советником явно интересовал. Впоследствии я узнал, что это был подводник Николай Павлович Египко.