Разведка: лица и личности

С юных лет мне хотелось какой-то частицей остаться там, где я жил, учился, работал… Мне всегда казалось это очень необходимым. Если человек покидает какое-либо место и там от него ничего не остается, значит, и само наше существование является чем-то призрачным и несерьезным. А как остаться? Что-то сделать материальное, чтобы можно было сказать: это сделал я? Остаться в письмах, фотографиях? Но главное, конечно, сохраниться в памяти людей, которые продолжают жить там, откуда ты уехал. А люди уезжают из прежних мест, что-то забывают, что-то теряют по дороге жизни, а потом и сами уходят, исчезает их след, и ничего от них не остается в памяти. Хотелось мне, чтобы остался я в памяти нашего класса «А» 4-й курской средней школы, бывшей железнодорожной. Годы шли, и мне казалось, что собираются вместе время от времени ровесники, вспоминают своих однокашников, интересуются их жизнью.

И вот после двадцатипятилетнего перерыва я приехал в Курск со старыми фотографиями, чтобы разыскать свой класс и напомнить о себе. Тщетно. Нет класса. Есть давняя и близкая знакомая Тамара Анненкова, которая когда-то была Тамарой Комаровой, жила во дворе школы № 4 и знала ее учеников. Остался одноклассник Юра Ендржиевский, утомленный жизнью человек. Мы рассматривали с ним дорогие фотографии, на которых были изображены девочки и мальчики, снятые после окончания 4-го и 7-го классов. Юра рассказывал о том, кто где, а мой летописец — внучка Ксения, у которой с самого раннего детства легкая на писание рука и, наверное, есть литературный дар, записывала с его слов: «…Танкист, погиб на фронте… Летчик, погиб на фронте… Умерла… Умерла… Неизвестно где… Живет в Курске… Появлялся на короткое время в капитанских погонах… Зарезан в драке… Обе умерли… Погиб на фронте…» И все в таком же духе. Наконец, «Кирпиченко Вадим. Жив» — так внучка и записала. Против имени Юры Ендржиевского такая же отметка. Ну и еще малая горстка живых. А так большинство рассеялись, погибли на фронтах, просто умерли, ушли в неизвестном направлении. Нет нашего класса 4-й курской средней школы, а в здании самой школы теперь размещается детский театр.

Опуская другие остановки на жизненном пути, упомяну, что очень хотелось остаться в памяти тех, кто служил со мной в родной 103-й Гвардейской воздушно-десантной дивизии. В годы учебы в Московском институте востоковедения из этой дивизии вначале приезжали ко мне сослуживцы, тем более что путь многих лежал через Москву, а потом все окончательно разъехались по собственным маршрутам…

Один знакомый генштабист иногда говорил мне, что 103-я дивизия все стоит, мол, на том же месте, близ Полоцка, в белорусских лесах.

И вот… в декабре 1979 года на кабульском аэродроме я встретился с бравым генерал-майором, командиром воздушно-десантной дивизии, которая первой высадилась на афганской земле для «выполнения интернационального долга». И это была моя дивизия — 103-я Гвардейская Краснознаменная ордена Кутузова II степени, а потом уже и других орденов воздушно-десантная дивизия.

Хотелось мне душой и памятью вернуться и в Московский институт востоковедения в Ростокинском проезде, где я учился с 1947 по 1952 год, и в студенческое общежитие Алексеевского студгородка, где в эти годы жил. Но два года спустя после окончания нами института его вообще расформировали. Остались, правда, друзья — арабисты и неарабисты, но нет уже дома, куда можно было бы приходить и вспоминать о том, что было здесь раньше, дышать тем, прежним, воздухом…

Или посольства, под крышей которых текла наша бурная жизнь. И это уходит. Крыша есть, а люди уже другие.

Хотя в стойких своими традициями семьях арабистов дети часто наследуют профессию родителей и можно, приехав через много лет в тот же Каир, увидеть там вместо отцов их детей — и это приятно, вроде бы реальное продолжение нашей жизни.

В посольствах люди живут тесной семьей. Рождаются легенды, предания, анекдоты, пишутся пьесы и стихи, работают драмкружки и «клубы веселых и находчивых». Но живет это всего несколько лет, а потом начинает угасать и забываться. Нет надежных нитей преемственности, нет летописей. Остаются лишь казенные слова в виде телеграмм и почтовой информации. Встретится какая-нибудь старая фамилия, а кому она принадлежит, уже не помнишь.

И, наконец, разведка. Это последний рубеж. Здесь я бросил свой якорь. В этом доме постепенно проходила моя жизнь. Отсюда мы ездим на кладбища и в крематории прощаться со своими товарищами. Сколько же здесь было ночных бдений, сколько переживаний за неудачи и провалы. Были, правда, и редкие радостные и торжественные моменты.

И все же, и все же… своими записями я делаю отчаянную попытку подольше остаться жильцом этого дома.