Разведка продолжает поиск

— Так вот запомни, — продолжал Фидусов разговор, видно, начатый с Поповым, когда они вышли из штаба бригады (из-под разлапистых ветвей столетней ели), — разведка ведет отряд до тех пор, пока можно не вступать в бой. Ежели что — врежьте! Ну а мы поможем. Хотя, — он вздохнул, — патронов кот наплакал.

Тут же подняли по тревоге партизан, а население предупредили: быть начеку — ждать, после прорыва придем за вами. Всей бригадой двинулись к Чашкам. Через километр наше боевое охранение обнаружило слева еще одну партизанскую колонну (теперь уже не помню, какая это была бригада). И мы повеселели: все-таки не одни!

А мне сейчас, в настоящее время, по поводу этой встречи думается вот что. Всем партизанским подразделениям было приказано: в ночь на 2 мая идти на прорыв внешнего кольца блокированного района — укреплений, оборудованных вдоль железной дороги. Прорыв намечался возле станции Прозороки. Но каждый командир бригады определял самостоятельно свой маршрут, по его мнению, самый лучший, менее опасный, самый ближний. Вот так и получилось (это мы вскоре поняли), что кроме нашей бригады и шедшей слева двигалось по этому направлению еще несколько партизанских бригад.

Мы уже подходили к Чашкам, когда впереди по деревне открыли сильный пулеметно-автоматный огонь. По плотности его поняли, что пробивалась напористая и хорошо вооруженная бригада. Однако схватка затянулась до нашего подхода. Но и мы — еще две бригады — не смогли с ходу сломить сопротивление противника, выбить его из Чашков.

В это время справа от нас — в деревнях Лапейки, Пискуново, Ксты, а слева — в Глиново, Староселье — тоже начались схватки. Однако гитлеровцы отвечали сильным огнем. Значит, кругом стояли мощные заслоны.

Между тем шедшая впереди нас бригада с криками «ура!» пошла в атаку. Рванулись и мы. Но через несколько минут всех нас положил на землю густой посвист пуль и осколков.

Боевой партизанский порыв был сбит. К тому же мы берегли патроны. Экономили их уже без всякого приказа командиров. Сами знали, изведали на горьком опыте, что последние патроны следует оставлять на самый крайний случай. Зато у бригады, начавшей наступление на Чашки, видно, имелся хороший запас боеприпасов. Она еще раз бросилась в атаку, с новой силой застрочили пулеметы и автоматы. Мы тоже рванулись, правда, только изредка постреливая.

И опять плотный вражеский огонь заставил всех залечь. Усилился и минометный обстрел. Похоже было, что гитлеровцы не торопились раскрывать всю свою огневую мощь. Вероятно, поджидали еще и другие наши бригады, чтобы всех вместе стереть автоматно-пулеметным и минометным шквалом. Безусловно, противник тактическим чутьем определил вероятный маршрут следования партизан к железной дороге и тут, в Чашках, установил один из сильнейших заслонов.

Жаркие схватки, вспыхнувшие правее и левее нас, постепенно затихли. Выходит, и там наступление застопорилось, партизанские формирования не могут пробиться к железной дороге — даже подступы к ней сильно укреплены.

4

Под утро мы предприняли еще одну атаку. Видимо, гитлеровцы поняли, что, кроме этих партизанских формирований, больше никто не подойдет, и такой открыли ответный огонь, что, казалось, пулям и осколкам стало тесно. Особенно усердствовали минометы. Неподалеку от меня разорвалась мина, и через громыханье боя я услышал, как раздались крики:

— Комиссара ранило! Комиссара ранило!

Отходили, когда начинало светать. Отступали расстроенные, подавленные, измотанные до предела напряжением атак и бессонной ночью.

В этих местах подступавший к деревне лес был в больших прогалинах, и, появись вражеские самолеты, сколько бы еще вреда они причинили истрепанным партизанским бригадам! К счастью, этого не произошло.

Мелькали фигуры бойцов. На многих виднелись свежие бинты с яркими пятнами крови. Некоторых партизан несли на шинелях, вели под руки.

И сейчас в моей памяти один — высокий, голова в белых бинтах. А лицо… лицо иссечено осколками. Под руку его поддерживала девушка, медсестра или партизанка. Это был тот самый комиссар, которого ранило разорвавшейся близко от меня миной. Но кто он, как его фамилия, из какого отряда или бригады, я не знал.

На востоке уже всходило солнце. Вот-вот его лучи коснутся и бобыничского леса, куда отходили мы после неудачной попытки прорваться через железную дорогу. Первые сутки мая — первые сутки нашего отступления — кончались. При свете занимавшегося дня не хотелось глядеть в глаза друг другу, и мы шли, низко опустив головы, шли молча.

Вскоре объявили привал. Партизаны приводили себя в порядок. Умывались в какой-то лесной речушке, перекусывали. Многие, положив тощие вещмешки под головы, растянулись под деревьями.